Наверное, этот стыд перед ней я буду испытывать до конца своих дней. В трудную минуту я подвел ее, оставил одну, а сам спрятался от проблем в алкогольном забытье и безразличии. Оправданий собственной слабости я не ищу. Знаю, что бесполезно.
Впоследствии потребовалось немало сил и терпения, чтобы все исправить — семь долгих месяцев я доказывал органам опеки, что способен встать на путь исправления. Терри я в итоге вернул и при этом получил важный урок. Он дал мне возможность понять, что в жизни у меня не осталось ничего и никого важнее ее.
Год назад я пообещал себе, что впредь не подведу дочь. И еще пообещал, что никогда ей не придется вновь краснеть за своего отца.
Глава 4
От невеселых воспоминаний меня отвлек зычный голос шефа полиции.
— Так, что тут у вас? — раскатисто пробасил он. — Если вы напрасно подняли меня с постели в такую рань, богом клянусь, что закрою вас в камере минимум на сутки!
С шумом ввалившись во входную дверь участка, Билл Томпсон принес с собой всеобщий переполох и суету. Казалось, с его появлением в и без того небольшом помещении холла сделалось еще теснее. Впрочем, он был из тех людей, кто любое, даже самое обширное пространство способен сузить до размеров своей монументальной личности.
Едва завидев его, молодой дежурный, минутой ранее клевавший носом, подскочил, вытянулся по стойке смирно и козырнул. В полиции он работал совсем недавно, поэтому каждый раз при виде начальника испытывал панику, начинал краснеть, бледнеть и нервически заикаться. Услышав его голос, Роб и я тоже непроизвольно поднялись на ноги, одна только Терри почти не отреагировала. Она лишь ненадолго приоткрыла глаза, сонно моргнула и, свернувшись поудобнее в кресле, продолжила спать.
Билл является шефом полиции последние лет тридцать и знает каждого жителя в нашем городе. Сейчас ему, должно быть, уже за шестьдесят, но несмотря на возраст, грузную фигуру и внушительных размеров живот, он все еще сохраняет бычью силу и энергичную резкость движений. В придачу к такой устрашающей внешности он обладает довольно взрывным характером, за что его многие опасаются и не рискуют лишний раз нарушать закон.
За его спиной тенью маячил Том Броуди. Этому худому, высокому парню на вид можно дать около сорока. Своими густыми рыжеватыми бакенбардами он смахивает на горную альпаку и взгляд его карих, задумчивых глаз вместе с заметно выступающей вперед верхней губой значительно усиливает это сходство. Последние десять лет он занимает должность помощника Билла и практически всюду следует за ним по пятам.
— Привет, Билл. — Сделав к нему шаг, я протянул для приветствия руку. — На нас напали у реки. Их было трое.
— Да что ты говоришь? Напали, значит… — проревел он, но тут же огляделся по сторонам, принюхался и заорал: — Дьявол! Откуда такая вонь?
— Это от меня.
— От тебя? Ты что, в скотомогильник свалился, черт тебя подери?
— Нет, хуже, — подошел к нам Роб. Обмениваясь рукопожатием с ним и Броуди, он предложил: — Мы можем поговорить в твоем кабинете? Дело серьезное.
В нашем захолустном городишке серьезные происшествия случаются крайне редко. Он совсем маленький, почти все друг друга знают, поэтому основным занятием местной полиции, состоящей всего из шести человек, являются выписывание штрафов за пьяную езду, разнимание потасовок и расследование пустячных краж. Еще иногда подростки чудят, обдолбавшись наркотой или Терренс, местный алкоголик, напившись, подерется с женой, но в целом у нас все спокойно.
— Надеюсь, что серьезное, иначе… — Увидев спящую Терри, Билл прогудел: — А что здесь делает твоя девчонка, Уилсон? Ты что это, таскаешь ее с собой по ночам?
— Мы были на рыбалке, Билл. С палатками. Может, все-таки обсудим все в более спокойной обстановке?
— Покомандуй мне еще тут! Так! Пол, мелкий говнюк, ты так и будешь стоять с разинутым ртом?
Когда-то мелким говнюком Билл называл и меня. Он делал это так долго, чуть ли не с моего рождения, по крайней мере, с тех пор, как я себя помню, а потом вдруг перестал. Что послужило тому причиной — мне неизвестно, просто в определенный момент он неожиданно стал звать меня по имени. Когда именно это произошло, сейчас и не вспомнить, но, возможно, после того, как заболела Анна, а может, уже и после ее смерти.