Отец пошатнулся. Он сглотнул и с распахнутыми глазами аккуратно шагнул в мою сторону.

— Миша… — прошептал он, — Господи, сынок!

На его глазах выступили слёзы. Никогда не видел, чтобы отец плакал. Никогда не мог этого представить. Даже слезинки.

Но он тоже плачет при виде моих ясных, живых глаз.

Бабушка застыла. Осталась она. Ведьма Апокалипсиса никогда не была эмоциональной, и полагаю, шок и радость создали в ней такую эмоцию, которую она не знает, как выражать. Её просто парализовало. Она не дышала, боясь, что спугнёт и потеряет меня вновь, своего любимого внука.

Но… мне самому есть что ей сказать.

— Баб… — прохрипел я.

Мама подняла зарёванное лицо, а папа сел с другой стороны кровати, боясь сдавить меня своей силой.

Я облизываю губы и под гробовое молчание… поднимаю ядро.

— Дедушка…

— … ч-что?..

— Душа… дедушки… — протягиваю сферу, — Всеволода… можно вернуть. Я забрал его… душу… из Ада.

Она аккуратно берёт сферу дрожащей рукой и испуганно на неё смотрит, заглядывая куда-то вглубь. И когда белый огонёк внутри откликается на касание и взгляд своей возлюбленной…

— О боже… — прошептала она, прикрывая рот, — Б-боже…

Её грудь затряслась, а по щекам покатились слёзы. Как у самой обычной маленькой девочки, у неё подкосились ноги, она опёрлась о стену, медленно осела на пол и, прикрыв лицо обеими руками, тихо заплакала.

Я улыбнулся и устало упал обратно на подушку.

Я рад всем этим слезам.

Всё это слёзы счастья. А им нужно только радоваться.

— Простите меня… — с улыбкой прошептал я, медленно переходя в плач, — П-простите… простите… — я заревел, глядя в потолок, — Простите.

Я держался целую неделю в буквальном аду, я не паниковал и шагал вперёд. Но сейчас всё это вырвалось наружу. Страх и переживания двухлетнего ребёнка.