Вырвалась и сделала шаг вперед.

— Нет, Нана! — Голос Ильи задрожал от гнева.

Руки обвились вокруг моей талии, потянули назад. Оттолкнула их с силой, но они не собирались отпускать. Уперлась ногами, повернулась, посмотрела в любимые глаза умоляюще:

— Уходи, Илья, уходи…

Я люблю его. Чертовски люблю, до умопомрачения! Нельзя, чтобы он пострадал из-за меня. Только не это. Никогда себе не прощу.

Вырвалась, обернулась.

— Отпусти их, пусть уходят! — Воскликнула, указывая на дядю Ваню.

Гончар сидел, глядя на меня с таким ужасом, что даже не сотрясался от тиков.

Снова почувствовала, как мои запястья сжимают руки Ильи.

— Пожалуйста, сделай так, как он просит. — Повернула голову. Высвободилась осторожно, но настойчиво. — Пожалуйста.

Это было нашим прощанием. Илья держал меня одним взглядом, а я пыталась запомнить его таким, каким любила: сильным, крепким, молодым.

— Ладно, пусть идут. — Махнул пистолетом отчим, указывая на дверь. — Иди, пацан.

Никто не двинулся.

— Дядь Вань, прости меня, — сказала, повернувшись к нему, и до боли сжала челюсти. — Уходи, ладно? Все будет хорошо. — Посмотрела на Жору. — Развяжи его, пожалуйста.

Тот, не отрывая от нас взгляда, проследовал к стулу. Встал за спиной у Гончара, опустил руку, дернул за веревку. Продолжил копаться с узлами, держа нас на мушке.

— Уходи, — попросила я Илью в последний раз. — Если любишь, уйди.

Он должен понять. Это все ради него.

— Иди. — Отчим бросил веревку на пол и мотнул головой в сторону двери. — Валите, пока отпускаю!

Гончар встал, расправил затекшие руки, потер запястья.

— Нана, уходите, — вдруг сказал, выразительно глядя на меня. Кивнул и как-то совсем по-отечески тепло улыбнулся нам с Ильей.