Вот и перед концертом они пришли в КЦ «Москвич» за 9 часов. Все. Расставить декорации, распеться, погладить вещи, прогнать номера, прогнать выходы на сцену, отдельно технический прогон в костюмах, собрать декорации, разобраться с подсветкой внутри кубов, сделать прически, настроить инструменты, дождаться вас.

Люди почти заполнили маленький зал на 200 человек. Девушка Женя, которая брала на расклейку афиши, отчиталась о местах расклейки: «ПНД, поликлиника, больница». Большинство в зале — родители выступающих студийцев, и родители других студийцев, и родители детей с особенностями, и одногруппники студийцев, которые учатся в университете. Это очень доброжелательная публика, а доброжелательную публику нелегко поразить, но они были поражены, как и я.

Я-то начала плакать еще на репетиции.

Услышала, как Леша, один из авторов пьесы «Нарцисс и Кристофер», с которым два года назад на сцену выходили три человека, — чтобы «поймать» текст, если он замолчит (говорить было сложно), поет песню про теленка, которого везут связанным на ярмарку, а ветер смеется. Леша пел как человек, молчавший много лет. Наверное, так поют, когда выходят из долгой тюрьмы.

Концерт называется «За звуком». 25 песен, русских, украинских, македонских и греческих, чешских и польских, английских, цыганских и испанских, ритмы, барабанные номера. Все эти песни пелись в «Круге» давно, подбирались по одной и прирастали к студийцам. Каждый пел свое и хором; Стас вообще читал рэп; играли на барабанах, палках из леса, скрипках и флейтах; был рояль и шарики, чтобы пожонглировать. Все танцевали. На заднем плане шли мультики, которые нарисовала мама одной из студенток. Все срежиссировано и отрепетировано на таком профессиональном уровне, что менеджер Эвелина обижается, когда люди не хотят платить за билеты.

За неделю до концерта у ребят был мастер-класс с греческим режиссером Стаматисом. Он длился четыре дня. В конце я пришла к режиссеру и спросила, чему научился он. Стаматис сказал: «Ты понимаешь, насколько ты нетерпелив. И насколько они терпеливы. К нам».

Я сидела в тесном темном зале. В спину мне дышал ребенок в странных очках (его мама на мой внимательный взгляд сказала короткое «да»), слева — подросток с пылающими глазами. Я вспоминала, как давно, в чуждом городе и чужой стране шла на тяжелую работу и на ходу дочитывала «Сто лет одиночества». Не могла перестать. Дочитала и села на тротуар (было лето). Я сидела на асфальте, пекло солнце, а люди обходили меня. И вот надо же, через 8 лет это вернулось. Чувство бессмертия и одновременно чувство родства с каждым.

Про что же они пели, если переводить с македонского и греческого, с украинского и цыганского. Что все люди — больные деревья, и ангелы, и связанные телята на телеге, и герои тюремных романсов, и беглецы с родины, забывающие свои имена. Они поют на разных языках, и без языка вообще, они стучат палкой о палку и играют на скрипке, танцуют на светящемся кубике и катаются по полу — и все для того, чтобы стать ближе к нам. Чтобы громко спеть себя.

И вот стоят эти ребята (тесно, сцена маленькая), держатся за руки и выводят: «Мир — это очень узкий мост. Самое главное — не испугаться».

Ну да, самое главное.