Я изумленно посмотрела на него:

— Какое заявление? Я тут два месяца работаю!

— Хочешь в тюрьму сесть? — вкрадчиво поинтересовался он. — Так я это устрою. Маринка, правда, вряд ли мне спасибо скажет. Но, может, в камере тебя уму-разуму научат.

Какое там спасибо! Прибьет его мама, и правильно сделает! Это ж додуматься надо — родной племяннице тюрьмой угрожать! А как же родственные чувства?

— Что? — иронично приподнял бровь дядя, услышав последний вопрос. — Какие родственные чувства? У тебя, Ленка, ума не хватило на работе удержаться, ты при всей группе расценки озвучила, а теперь намекаешь мне о родственных чувствах?

Я прикусила губу. На глазах выступили слезы от обиды и несправедливого обвинения.

— Ты на их шмотки посмотри. А косметика. Думаешь, все это копейки стоит? А я должна в общаге с девчонками ютиться и копейки считать, — всхлипнула я.

— На меня твои слезы перестали действовать много лет назад. Деньги не твои, вымогать их ты не имела права. Так что или сейчас по собственному желанию пиши, или я соответствующим образом отреагирую на заявления группы.

Закусив губу, чтобы не разрыдаться от обиды, я под диктовку дяди написала это чертово заявление. Блин, нашли причину! Из-за каких-то пары-тройки тысяч за экзамен! Там, на экономфаке, все тупые, как пробки! Ни одного правила за всю жизнь не выучили! А я, умница и красавица, должна на них за копейки свое время тратить! Ну вот где справедливость, спрашивается?!

В бухгалтерии меня послали. Вежливо, но все же. Мол, ты же по собственному желанию писала. Мы тебе копейки за не использованный отпуск начислим, конечно, и на карту переведем, но на эту сумму ты, девочка, сможешь разве что до дома добраться да в дороге с голоду не помереть. Зарплату, выданную три-четыре дня назад, я уже распланировала и частично потратила, так что нужно было что-то решать с новой работой. Вот только куда можно устроиться?!

Мне с самого начала не везло в самостоятельной жизни. Закончив вуз в двадцать два, я соблазнилась на уговоры родителей и пошла в свою родную школу, учить балбесов русскому языку. Платили, конечно, сущие гроши, но ведь и квартиру снимать не нужно: дома жить можно, все экономия, пока нормального места не найду. Вот только в школе меня приняли настороженно. И проработала я там от силы две недели. И ведь, блин-оладик, нашли тупую причину: видите ли, я на открытом уроке, при комиссии из Москвы, сказала: «Ложите свои тетради». И что? Ну оговорилась, с кем не бывает. Так мне припомнили все мои огрехи, в том числе и ранние, когда я еще там училась. И ведь, заразы такие, с умным видом сообщили, что, видите ли, все грамотн ые люди давно язык выучили, одна я отучилась на филфаке и без результата, только диплом получила. В общем, в школе я и копейки не получила. Плюнула, собралась и уехала куда подальше из того богом забытого городка.

Дядя Тоша помог устроиться администратором в салоне красоты в городе-миллионнике, в котором сам работал, заселиться в общагу, мол, тебе, Ленка, надо учиться познавать трудности жизни. Познала, да. Сам, конечно, в собственной трехкомнатной квартире живет, один причем, только баб к себе, небось, иногда водит. А я должна в комнатке без удобств с соседкой ютиться!

Администратором я проработала довольно долго, целых пять месяцев. А потом к нам как-то зашел просто офигительный мужчина: высокий, стройный, широкоплечий, красивый! Ах, какие у него были шикарные брови! Густые такие! А глаза? Черные, как ночь! И голос! Голос такой бархатный! Да и пахло от него дорогим парфюмом, наверное, стоимостью в половину моей зарплаты! А рядом с ним стояла сущая пигалица! Ни рожи, ни кожи! И он ее так нежно и ласково за плечики приобнимал. В общем, не вынесла душа поэта. Они к нам зачастили, этой дурынде нужны были различные косметологические процедуры, а он ее сопровождал и ожидал возле ресепшена. Ну и… Я стала ему глазки строить. Один раз даже намекнула, что свободна. Он намека не понял, дурак. А когда я откровенно сообщила, что всяко красивей его курицы, еще и начальству нажаловался. Пришлось искать себе другое место.

И пошла я снова к дяде. Тот выслушал меня, пальцем у виска покрутил, но к себе взял. Как оказалось, ненадолго.

До экзаменов оставался месяц, на носу — майские праздники, сегодня — последний рабочий день. Вроде настроение должно быть боевым: тепло, солнышко светит, отдыхать четыре дня. «Это остальным — четыре, а тебе все десять-двенадцать, пока народ после праздников не проспится», — ехидно напомнила я сама себе. Ну вот нет в жизни счастья! Я же им, дуракам таким, студентам своим бывшим, специально месяц дала, чтобы они могли привыкнуть к мысли, что за халяву, то есть за завышенные оценки на экзамене, платить нужно. А они? Взяли и сдали меня декану!

Закончив себя жалеть, я хлюпнула носом последний раз и вылезла на свет божий из темного закутка коридора на одном из этажей. Сейчас пары, туалет рядом, а значит, есть шанс, что меня не заметят. Умыться было необходимо. Да, придется смыть и так чуть потекший макияж, но уж лучше добраться до дома без «боевого раскраса», чем показаться на улице с опухшим от слез лицом.

Зеркало над умывальником в туалете прилежно отразило миленькую девушку, почти красавицу: голубоглазая брюнетка, губки бантиком, носик аккуратный, чуть вздернут, но это чепуха, ресницы длинные, густые, волосы, когда не забраны в хвост, ниже плеч, в общем, красавица. Вздохнув, я включила холодную воду. Бр-р-р-р! Терпеть не могу подобные процедуры! Я девушка нежная, легко ранимая! Помню, однажды, на первом курсе, на вечеринке в общаге, перебрала пива, стала с подругами песни горланить. Так наша комендант позвала старшекурсников, и они, сволочи, нас, с гоготом, холодной водой в туалете умывали. Стыдно было, жуть! А у меня еще и кожа нежная! Сухая! Мне нельзя столько воды!

Отвлекшись от мыслей, я прекратила умывание, вытерла лицо носовым платком, подошла к окну. Надо подождать, пока вся краснота сойдет, тогда и домой можно. Домой… Я снимала комнату в старой общаге. Ремонта то здание, наверное, никогда не знало: обшарпанные стены, потолки с трещинами, того и гляди обвалятся. Вместо светильников — лампочки. Вода только холодная, вечно греть надо, и то льется небольшим напором. Кровати древние, на ржавых, постоянно скрипевших пружинах, с отвратными матрасами, двери в комнаты можно выбить с полпинка. Зато дешево. Для меня, конечно. И все равно третью часть зарплаты я отдавала за съем. Верней, уже отдала. Так что до конца месяца могу не рыпаться. Продуктов, правда, подкупить надо, тех же бич-пакетов хотя бы, лапшу, маргарин, картошку. Глядишь, и занимать ни у кого не придется. Да и как занимать, если фиг его знает, с каких отдавать?

«Ленка, смотри, намылишься в город — кормить тебя не будем», — пригрозил папа, когда меня со скандалом вытурили из школы. Я тогда только плечами гордо пожала. Подумаешь, сама прокормлюсь. Вот встречу мужика побогаче. Угу, уже, аж три раза. Пока самым богатым мужиком на моем пути оказался дядя Тоша. Невезучая я…

Глава 2