Та же Тед ввела Маккарти в ее первый настоящий кружок интеллектуалов – салон в Сиэтле, принадлежавший лесбиянке постарше – у ее мужа был книжный магазин. Через год Маккарти вернулась в более благопристойную среду школы-пансиона, но общение с богемой свой след оставило. Маккарти продолжала переписку с Тед, и еще она, в порядке выполнения школьных заданий, писала рассказы и эссе о проститутках и самоубийцах. Она экспериментировала с мужчинами, перебрала серию бойфрендов, пока не выбрала в постоянные совершенно неподходящую личность – Гарольда Джонсруда, лысого актера на несколько лет старше себя. Вряд ли он был у нее первым – девственности ее лишил какой-то предыдущий бойфренд («ощущение, будто меня слегка нашпиговали»,  писала она об этом эпизоде). Но он оказался достаточно долговечным, и отношения продолжались в конечном счете до ее поступления в Вассар в двадцать девятом.

По понятным причинам – написание бестселлера оставляет долгий кильватерный след – существует тенденция преувеличивать роль Вассара в формировании Маккарти как писателя. Иногда она поощряла это мифотворчество. В журнальном эссе пятьдесят первого года она писала, что сбежать в колледж на северо-востоке подвигла ее одна незамужняя учительница. Эта женщина из легенды (она и на самом деле существовала, но была посложнее, чем персонаж эссе) обладала «высоким, точным, режущим голосом», и Маккарти с восхищением смотрела, как она, бывало, «разносила в клочья своих учеников за вычурность или неряшливость фразы или конструкции». Вот этой точности и резкости рассчитывала она научиться в Вассаре.

Но если главное топливо любой интеллектуальной жизни – друзья, то в Вассаре возникала проблема: в бак нечего было залить. Если обойтись без иносказаний, то вассарские однокурсницы Маккарти не слишком ее жаловали. Была, может быть, пара исключений, но студенческая дружба оказалась недолговечной. И все же принадлежностью к Вассару Маккарти гордилась. Чопорность этих девушек она превратила в сознательно усвоенное качество. «Студенток Вассара вообще не очень любят в свете, – думает про себя одна из героинь „Группы”. – Они стали чем-то вроде олицетворения снобизма».

Но даже по этим меркам одноклассницы считали, что Маккарти – сноб. Вспоминая Маккарти, они говорили, какая она умная – и тут же припечатывали клеймом сноба. «Ничто так не подрывало уверенности в себе, как попасть на первом курсе на занятия по английскому с Мэри Маккарти», – цитируется высказывание однокурсницы в позднейшей биографии. «Я ею восхищалась и ее робела, – говорит другая. – Растоптать чужое самолюбие ей ничего не стоило. Не надо было для этого грубых слов – хватало ее ауры превосходства».

Соблазнительно было бы списать эти горькие воспоминания на зависть к успеху Маккарти – но она сама заметила, что не вписывается в этот коллектив. «Колледж как колледж, получше [Вашингтонского университета], – писала она в письме, адресованном Тед Розенберг. – Но слишком много умных бесед, слишком много ярлыков, слишком много ложной мудрости».

Неожиданный комментарий для женщины, которая стала известна своим пристрастием к «умным беседам». Может быть, проблема эта чем-то обязана жесткой социальной иерархии северо-востока. Соблазнительно было бы развести сантименты насчет женщин высшего общественного класса тридцатых, защищенных от Великой депрессии, заточенных в основном под брак, а не под профессию. Но это будет недооценка роли социальной конкуренции между женщинами. Студентки Вассара эпохи Маккарти были народом сообразительным, они слышали камертон социальных перемен, и, если возникала возможность продвинуться вверх, два раза их звать не приходилось. Эти девушки происходили из различных семей – богатых и буржуазных. Некоторым пришлось пережить падение социального статуса в Депрессию, когда разорились их отцы. Маккарти приехала с запада, строгой школы поведения в северо-восточном обществе не проходила и была обречена на трения с товарками. С преподавателями отношения складывались лучше. Были две женщины – мисс Китчел и мисс Сандисон, – о которых она говорит с интонациями, напоминающими о «задушевных друзьях» Энн из Зеленых Крыш [18]. Именно им, а не сверстницам, посвятила она свои воспоминания.

Эти преподавательницы принимали куда большее участие в ее интеллектуальных и литературных переживаниях, чем человек, с которым она продолжала встречаться – все тот же Джонсруд, постоянно возникавший во время ее учебы в Вассаре. Они как-то летом прожили вместе целый месяц – и это был ужас. Все время ее студенчества они сходились, расходились и сходились снова. Любовные интриги Маккарти в этом смысле были такие же, как у Паркер: мужчина держался где-то на втором плане.

Что действительно осталось в жизни Маккарти от учебы в Вассаре – эффект от первой в ее жизни ассоциации с одним «маленьким журналом». Она и еще несколько литературных девушек, в том числе поэтесса Элизабет Бишоп, организовали журнал. Его задумали с названием Battleaxe, но в конце концов он получил имя Con Spirito. Для него Маккарти написала первую свою книжную рецензию, в которой сравнила «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли с забытым ныне романом «Общественные лица» Гарольда Николсона – не в пользу первого. По дороге она остановилась пнуть модернистов:

Рушились один за другим литературные полубоги двадцатых… Вирджиния Вулф пыталась скрыть возникающую слабость мысли, которой суждено было позже проявиться в полный рост в простенькой «миленькой» женственности второго выпуска Ordinary Magazine, в имитации обостренных чувств и в «экспериментах с новой формой».

Потом Маккарти говорила, что в этой дебютной работе выразилось «характерное для нее своенравие». Все же она настолько этой работой гордилась, что взяла ее с собой в Нью-Йорк еще до выпуска. С нею в руках она и вошла к тогдашнему литературному редактору New Republic Малкольму Коули.

Этот Коули был писателем-неудачником: жил в Париже в двадцатых вместе с Хемингуэем и всей компанией, но тот прорыв, который они совершили, у него не получился. Поняв, что писательством ему не прокормиться, он ушел в редактуру, и вторую половину своей профессиональной жизни протоколировал чужой успех.

Маккарти его не впечатлила, и он ей сказал, что рецензию ей закажет, лишь если она гений – или если ей жрать нечего.

«Жрать мне есть чего», – быстро ответила я. Что я не гений, я знала, а предположением, что буду выхватывать хлеб из чужого рта, я тоже польщена не была.

Коули слегка отступил от своих слов, но именно слегка. Маккарти получила несколько заказов на очень короткие рецензии, но наконец ей были даны в работу забытые ныне журналистские мемуары «Я ходила в шахтерский колледж». Эта вещь, написанная выпускницей Смит-колледжа, которая провела два года инкогнито в шахтерском городке Пенсильвании, пришлась по нраву американской коммунистической партии. Коули своих коммунистических взглядов не скрывал, и его раздел называли «рупором компартии», так что Маккарти поняла: в рамках ее должностных обязанностей книга должна ей понравиться, и в рецензии это следует отразить. «В первый и в последний раз я писала по заказу», – вспоминала Маккарти.

Но Коули, когда она сдала рецензию, решил ее проучить. Считая, что Маккарти схалтурила, он заказал рецензию другому автору – ткнуть ее носом в ее же ошибки. «Эта книга – не только не портрет эпохи, ее вообще нельзя назвать беспристрастной или хотя бы человечной», – писал этот второй рецензент – кинокритик того же журнала. После этого Маккарти несколько лет не появлялась на страницах New Republic.

Журнал Nation стилю Маккарти соответствовал больше. Почти все книги, которые он давал, ей не нравились, и она с ними расправлялась короткими личными выпадами. Вот рецензия на сборник рассказов знаменитого тогда и ныне забытого журналиста: «Трудно поверить, что эти рассказы – вершина достижений мистера Барнетта. Великодушнее будет считать, что он их нашел в каком-то старом сундуке». Или вот обзор пяти других книг: «Их объединяют два качества, из которых первое – ослепительная и тошнотворная посредственность». Во всех ее обзорах всегда была капля злой иронии, ощущение, что рецензент сознательно ходит по краю принятых условностей. Эта дерзость стала ее визитной карточкой, и ценность ее заключалась в претензии на предельную честность. Из-за отсутствия чувства обязанности преклонять колени перед признанными авторитетами рецензии начинали жить своей жизнью. Как и колонки Дороти Паркер, они передавали дух книги, не требуя от читателя знакомства с ней.

Редакции Nation эта критическая злобность очень нравилась, и через три года было решено поручить Маккарти куда более масштабную работу. Проект состоял в том, чтобы дать оценку книжным критикам всех газет и журналов Америки – фактически оценить состояние книжной критики как таковой. Большую часть работы Маккарти сделала сама, но редактор Nation, женщина по имени Фрида Киршвей, потребовала, чтобы в работе приняла участие заместительница литературного редактора – Маргарет Маршалл, по возрасту чуть старше. Возраст и опыт, думала Киршвей, придадут серии статей больший вес. Трудно сказать, была ли она права, но в любом случае статьи имели успех. Серия называлась «Наши критики, правы они или нет» [19] и состояла из пяти выпусков, которые печатались с интервалом в две недели. Тон статей был полемический: критиков всей страны призывали к ответу за то, что их рецензии «в целом работают на непонимание литературы и на снижение вкуса».

В жанре американской книжной рецензии возникает время от времени такая обобщающая критика. Рецензенты любят друг друга рецензировать и упорно этим занимаются, не обращая внимания на читателя, считающего такие дебаты бессодержательными. Серия «Наши критики» в этом жанре выделяется своей всеохватностью. Она не столько развивала теорию книжной рецензии, сколько раздавала щелчки всем критикам Америки, называя поименно каждого и высмеивая его работу. Так, например, редактор Saturday Review of Literature был поднят на смех за свою манеру ходить вокруг да около темы:

Он смотрит на литературу, и в голове у него возникают лишь смутные и зачастую невербализуемые ассоциации. Так, идущий по незнакомой улице старик только и замечает в лицах прохожих мимолетное сходство с покойным шурином или давно забытой троюродной сестрой.

Естественно, что этот проект дал Маккарти возможность свести кое-какие старые счеты. Малкольма Коули пнули походя за рецензирование книг его лучшего друга на страницах ныне забытого издания Books. Ему досталось еще и рикошетом: один выпуск был целиком посвящен слабостям марксистской критики на страницах New Masses. Была поднята на смех «забавная внутренняя война марксизма с эстетикой, из-за которой левым обозревателям плохих пролетарских книг приходится изгибаться вокруг столь гибридной партийной линии».