– Твой дядя правда судья? – спросила Котенок, когда я расстегивал пуговицы на ее блузке. Снова.

В этот раз, даже если дом вспыхнет пламенем, я не остановлюсь.

– Как для ученого, ты провела исследование не особо тщательно.

Я отвечал, но в моем мозгу не осталось ни капли крови, чтобы воспринимать информацию. Вся она устремилась ниже пояса, когда я увидел Котенка в лифчике. Джеймисон опустился на колени позади нее и помог ей снять юбку, поддерживая Котенка, когда она одну за другой вытащила ноги из юбки. Джеймисон встал. Она стояла перед нами в черном кружевном белье и ковбойских сапогах. И на ней были наши кольца.

– Черт, Котенок, – сказал Джеймисон, проведя рукой по рту. – Ты самая горячая штучка, которую я когда-либо видел.

– Раздевайся или эти трусики пропали, – прорычал я. Я уже был слишком возбужден, чтобы быть нежным.

Мне обламывали кайф родители, когда я был подростком. Но то было в старшей школе. Моя промежность ныла от того, что пришлось уделить время разборкам с Конгрессвумен Вандервелк. И теперь, когда Котенок расстегнула застежку на лифчике и я увидел, как ее сочная грудь всколыхнулась, освобожденная от оков, я застонал. Я знал, какой она была на ощупь, на вкус. Я наблюдал, как ее маленькие вздернутые соски затвердели.

Джеймисон посмотрел на меня, а затем снова на ее грудь.