2. Колониальный экспансионизм

Однако необходимость борьбы с «еврейской угрозой» во имя защиты «арийской расы» была не единственной составляющей идеологии «войны на уничтожение» против Советского Союза. Своей целью нацисты объявляли создание расово чистого государства, которое на столетия вперед обеспечит благополучное существование «арийской расы». По мнению нацистов, для создания такого государства было необходимо расширить «жизненное пространство». Территории, занимаемые «низшими расами» (в первую очередь восточными славянами), следовало поставить на службу Третьему рейху. «Растущее население требует большего жизненного пространства, – разъяснял свою позицию Гитлер, выступая перед германскими генералами в ноябре 1939 г. – Борьба должна вестись за это. Ни один народ не может избежать этой задачи, иначе он обречен на постепенную гибель. Отказ от применения насилия означает величайшую трусость, уменьшение численности народонаселения и деградацию» (IMT 1947. Vol. XXVI: 329).

Еще в самом начале своей политической карьеры Гитлер разъяснял, что «жизненное пространство» германской нации лежит на Востоке. «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены», – писал он (Hitler, 1943: 742). Впоследствии фюрер неоднократно возвращался к этой идее. «Если Урал с его неизмеримыми сырьевыми ресурсами, Сибирь с ее богатыми лесами и Украина с ее необъятными полями окажутся в руках Германии, то Германия, ведомая национал-социалистами, ни в чем не будет знать недостатка», – говорил Гитлер в 1936 г. (Мюллер Р.-Д., 2016: 54).

В основе идеи о необходимости расширения «жизненного пространства» лежали традиционные для того времени рассуждения. Как отмечает современный исследователь экономической истории Адам Туз, «поглощенность Гитлера и его подручных проблемами “жизненного пространства”, продовольствия и сельского хозяйства воспринимается как prima facie свидетельство атавистичности и отсталости нацистов. Трудно представить себе более ошибочное суждение. Приобретение территорий и естественных ресурсов не было нелепой манией идеологов расизма. К тому же самому стремилась вся Европа на протяжении по крайней мере последних двухсот лет» (Туз, 2018: 231). Многие исследователи согласны с тем, что экономика Германии в то время действительно испытывала серьезные проблемы (Фолькманн, 1997: 74–86; Нацистская Германия против Советского Союза… 2015: 145–152); неудивительно, что идея завоевания «жизненного пространства» воспринималась как вполне рациональная стратегия далеко не только нацистами.

К тому же идеи колониального «натиска на Восток» не были чем-то новым и необычным для германского общества. Эти идеи озвучивались еще в кайзеровской Германии; первые же попытки реализации германской колонизационной кампании на Востоке относятся к периоду Первой мировой войны (Фишер, 2017: 278–287; Heinemann, Oberkrome, Schleiermacher, Wagne, 2006: 7–8). «После 1915 г., когда германская армия оккупировала Литву и некоторые районы Белоруссии, военная администрация стала реализовывать комплексный проект колонизации этих территорий, выселяя коренное население (которое, согласно этническому происхождению, было разделено на категории)», – отмечает историк Александр Прусин (Prusin, 2012: 75–76). Использовавшийся кайзеровскими военными язык был очень характерен: восточные территории рассматривались ими не как «сложное переплетение земель и людей (Land und Leute)», а как «пространство и расы (Raum und Volk), которые должны быть подчинены германской власти и организации» (Lower, 2005: 21). Как отмечают современные исследователи, этот семантический сдвиг открывал путь к этническим чисткам (За рамками тоталитаризма… 2011: 238).

Нацисты, унаследовавшие идейный и практический опыт кайзеровских военных, радикализировали его и сделали одним из компонентов своей идеологии. Однако для нацистов были важны далеко не только идеи германского «натиска на Восток». Будущий «Остланд» родился из духа европейского колониализма XIX в., причем, как показывают новейшие исследования, важным образцом для подражания для нацистов был не столько германский опыт локального геноцида племен гереро и нама в Юго-Западной Африке, сколько британский опыт покорения Индии и опыт колонизации американского Дикого Запада (Lower, 2005: 19; Guettel, 2013; Kakel, 2013а; Kühne, 2013; Olusoga, Erichsen, 2010; Westermann, 2016; Zimmerer, 2005).

«Тем, чем Индия была для Англии, для нас будут территории России», – заявлял Гитлер уже после нападения на Советский Союз (Hitler’s Table Talk… 2000: 24). В речах, посвященных освоению «жизненного пространства» на Востоке, он также неоднократно сравнивал население Советского Союза с индейцами. Перед нами, говорил он, «стоит лишь одна задача: осуществить германизацию путем ввоза немцев, а с коренным населением обойтись как с индейцами» (Саркисянц, 2003: 179). В другом выступлении Гитлер заявлял: «Нам придется прочесывать территорию, квадратный километр за квадратным километром, и постоянно вешать! Это будет настоящая индейская война» (Саркисянц, 2003: 179). Идея освоения «жизненного пространства» для нацистов была неразрывно связана с безжалостностью в отношении коренного населения. Уникальность этого подхода заключалась в том, что традиционные европейские колониальные практики нацисты собирались применить не в заморских землях, а в Восточной Европе.

3. Идеологический консенсус элит

Все основные компоненты нацистской идеологии: расизм, антисемитизм/антикоммунизм, антиславянизм и колониальный экспансионизм – были тесно переплетены между собой. Экстремальный антисемитизм нацистов мог отторгаться некоторыми консервативными представителями германских элит, считавших достаточной политику частичной сегрегации евреев (Манн, 2016: 350–351), однако более привычные и казавшиеся вполне рациональными идеи расизма, антикоммунизма и колониализма делали национал-социалистическую идеологию в основном приемлемой далеко не только для пламенных нацистов. Представления о русских как о представителях «низшей расы» также не были чисто нацистскими; как отмечают современные исследователи, «такое восприятие России и россиян стало своеобразным мостом, соединившим в одно целое предубеждения и психологию мелкой буржуазии с агрессивным расизмом» (За рамками тоталитаризма… 2011: 540).

Свою установочную речь о «борьбе на уничтожение» 30 марта 1941 г. Гитлер произнес перед высшим военным руководством. Как отмечают современные исследователи, на том совещании присутствовали «обыкновенные немецкие генералы»: для войны на Восточном фронте не отбирались особо надежные в идеологическом отношении командные кадры (Wette, 2006: 91). Несмотря на это, призыв Гитлера к «войне на уничтожение» не вызвал у германского генералитета хоть сколь-нибудь масштабного протеста. Напротив, как показывают современные исследования, германские военные были напрямую вовлечены в процесс подготовки провозглашенной Гитлером «войны на уничтожение»[5]. Среди германских военных, разумеется, имелись радикальные нацисты[6]; однако и те, кто нацистами не были, в большинстве своем разделяли расистские и экспансионистские взгляды (Рюруп, 1996: 363)[7]. Чрезвычайно показательно, что к массовым убийствам на Востоке были напрямую причастны даже те германские военные, которые ближе к концу войны оказались вовлечены в заговор против Гитлера (Gerlach, 2000: 126–145).

Свой вклад в подготовку «войны на уничтожение» внесли не только военные. Подчинявшиеся рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру Главное управление имперской безопасности (РСХА) и созданное в октябре 1939 г. ведомство рейхскомиссара по вопросам консолидации немецкого народа (РКФ) также были вовлечены в подготовку «войны на уничтожение»; не остались в стороне и подчиненные рейхсмаршалу Герману Герингу высокопоставленные хозяйственники и представители экономических элит, так же, как и Гитлер, видевшие решение проблем германской экономики в завоевании «жизненного пространства» на Востоке.

Историки характеризуют нацистскую политико-административную систему как весьма разобщенную (За рамками тоталитаризма… 2011: 106) и даже хаотичную (Пленков, 2017: 445); однако принадлежность ответственных за разработку планов «войны на уничтожение» чиновников к различным ведомствам не препятствовала активному обмену идеями и налаживанию практического сотрудничества. Общие идеологические представления помогали межведомственному взаимодействию; в конечном счете военные, эсэсовцы и хозяйственники говорили на одном языке, языке национал-социалистической идеологии.

Первым полигоном практического воплощения в жизнь нацистской идеологии стали оккупированные в 1939 г. польские территории. Отношение к Польше у нацистов было не столь однозначным, как к СССР: вплоть до весны 1939 г. руководство Третьего рейха рассматривало это государство как возможного (и весьма важного) союзника в войне против Советского Союза (Мюллер Р.-Д., 2016: 63–87, 139–150; Rak, 2019). В этой ситуации идея о расовой «неполноценности» поляков, разумеется, официально не продвигалась (Connelly, 1999: 11). Однако когда надежды на совместные действия рухнули и в Берлине приняли решение о нападении на Польшу, именно идеологические представления нацистов предопределили судьбу захваченных территорий и их населения.

Как бы то ни было, поляки были славянами. Еще расовые идеологи XIX в. приписывали полякам те же отрицательные качества, что и русским: примитивность, жизнь в грязи, непреодолимые эмоции (Ян, 2014: 44). Нацисты, безусловно, разделяли эти стереотипы, но этим дело не ограничивалось. Поляки рассматривались ими как представители «низшей расы», занимающие необходимое для выживания немцев и подлежащее колонизации «жизненное пространство». Кроме того, в Польше проживало значительное количество евреев. С точки зрения нацистов, это создавало серьезную опасность, с которой необходимо было активно бороться.

10 февраля 1939 г., выступая перед германскими военачальниками, Гитлер определил будущую войну за жизненное пространство как «чисто идеологическую войну, иными словами, абсолютно национальную и расовую войну» (Ферстер, 2009: 98). Как отмечает британский историк Николаус Вахсман, «Гитлер видел в войне с Польшей нечто большее, чем обычную военную кампанию. Его представление о поляках как о расовых противниках… способствовало превращению Польской кампании в первую расовую войну нацистов» (Вахсман, 2017: 191).

Для уничтожения «враждебных элементов» населения Польши рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером были созданы специальные подразделения – айнзацгруппы (оперативные группы). Их задачи были определены еще до нападения на Польшу, в июле 1939 г.: «бороться со всеми элементами, враждебными рейху и немцам» (Wildt, 2002: 426; Gładysiak, 2012). 19 сентября 1939 г. генерал Гальдер зафиксировал в рабочем дневнике перечень подлежавших «чистке» категорий населения Польши: «евреи, интеллигенция, духовенство, дворянство» (Гальдер, 1968: 125).

Уже в первые недели после германского вторжения айнзацгруппами было убито около 16 тыс. представителей польской интеллигенции и евреев; к концу 1939 г. общее число убитых достигло 60 тыс. человек (Рис, 2018: 174; Matthäus, 2015: 168). Уничтожение польской интеллигенции должно было облегчить нацистам освоение «жизненного пространства»; убийства, начатые айнзацгруппами, были продолжены в рамках так называемой чрезвычайной акции по умиротворению (известной в историографии как «акция АБ») (Wardzyńska, 2009; Madajczyk, 1988). На встрече с функционерами НСДАП 29 февраля 1940 г. рейхсфюрер СС Гиммлер оправдывал эти убийства, признавая их ужасный характер. «Присутствовать при этом ужасе было страшным и отвратительным опытом для немца. Это так, и если бы это было иначе, он больше не был бы представителем германского народа», – говорил Гиммлер (Леви, 2019: 269–271). Массовые убийства были еще непривычны даже эсэсовцам.

Рейхсфюрер СС был ответственен не только за уничтожение «враждебных элементов». Фанатичный сторонник идеи освоения «жизненного пространства» на Востоке, в октябре 1939 г. он был назначен рейхскомиссаром по вопросам консолидации немецкого народа. В этой должности Гиммлер стал архитектором этнических чисток и колонизации оккупированных польских территорий (Kakel, 2013b: 48–49).

На части оккупированных польских территорий было создано так называемое генерал-губернаторство, другая часть была присоединена непосредственно к Германии в качестве административного образования Вартегау. И в Вартегау, и в генерал-губернаторстве поляки быстро поняли, что, как представители «низшей расы», они обречены на системную дискриминацию и тяжелый труд во имя процветания Третьего рейха. «Отныне политическая роль польского народа закончена. Он объявляется рабочей силой, больше ничем, – заявил глава генерал-губернаторства Ганс Франк. – Мы добьемся того, чтобы стерлось навеки само понятие Польша» (Польша в ХХ веке…, 2012: 286). В свою очередь, главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Вальтер фон Браухич констатировал: «Этнополитические меры, которые принимаются по распоряжению фюрера для обеспечения безопасности немецкого жизненного пространства в Польше… неизбежно должны привести к тому, что в ином случае могло бы считаться необычными, жестокими мерами в отношении польского населения на оккупированной территории» (Рис, 2018: 175).

В начале 1940 г. в Берлине планировали депортировать из Вартегау в генерал-губернаторство до 600 тыс. представителей «низших рас». В мае 1940 г. плановая служба РКФ уточнила: в ходе колонизации Вартегау необходимо было вывезти из региона 560 тыс. евреев (100 % населения области этой национальности) и 3,4 млн поляков (44 % населения области этой национальности). Выселение коренного населения Вартегау должно было растянуться на долгое время; по состоянию на конец 1940 г. число депортированных составило всего лишь 305 тыс., примерно половину из которых составляли евреи, а половину – поляки (Vom Generalplan Ost zum Generalsiedlungsplan…, 1994; Wasser, 1994; Prusin, 2012: 77–80; Туз, 2018: 593). Судя по записям рабочего дневника генерала Гальдера, в 1941 г. планировалась депортация не менее 560 тыс. евреев и поляков (Гальдер, 1969: 323).