— А кто тебе велел решать или не решать? Много о себе возомнил. Ты солдат! А он архангел. Да, груб, а вам медузу подавай. И опять плохо: тот не гож, этот плох людишкам. А ему вменялось отсекать искореженное веками. И не ты ли помог ему стать во главе? Разонравился? Почему вдруг?

— Не вдруг. Он открывался мне постепенно, под личиной овцы оказался обычный волчара. Прозрел я, кому помог. Голодный, гонимый, с повадками зверя. Мы такое уже проходили. Ради матери, раздавленной железным сапогом, я отказался выполнить твое веление. Взгляни сам: он отвел от себя думающих, прочие стали паразитами. В меру сосущие кровь, они дразнят хозяина, отчего он вымещает зло на других, а паразиты надежно прячутся в густой шерсти волчары. Впрочем, России, о которой ты якобы печешься, чаще всего доставались волки в овечьей шкуре, но не витязи в тигровой. Странно ты оберегаешь ее.

— Смел. Забыл, как умолял меня вернуть тебе обличье?

— Я и тогда говорил, что невиновен. Я мыслю по-человечески.

И хочешь взлететь. По щучьему велению, по собственному хотению? Если такие взлетят, то это будет рой мошкары, которая ничем не отличается от мерзких тварей. Да вы еще ползать как следует не научились! Сначала готовят место для разбега, только потом крылья для полета. Торопитесь, потому и гибнете. Не в том человеческое назначение. Я в руки ваши отдач всякую тварь, а вы тварям уподобляетесь. Что ж, попробуй выжить без Божьей зашиты, много ли ты значишь без нее. А в наказание заставлю тебя заново пережить сатанинский год, чтобы мой избранник показатся тебе ангелом по сравнению с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете. Бойся, разлюблю вас всех…

Искры обрушились на голову Судских. Защищаясь поднятыми крест-накрест руками, он жмурился от летящих искр изо всех сил, но удары становились весомыми и Судских открыл глаза.

— Да очнись ты наконец!

Жена тормошила его, волосы растрепались, разгоряченная. она тормошила Судских, сдувая волосы с потного лица.

— Ты совсем очумела? — воспрянул он.

— Судских. твою мать! Бехтеренко звонил, тебя арестовать выехали по приказу президента! Ты как — спать будешь или очнешься? Что ты натворил? — уставилась она ему в глаза, руки в боки, коммунальная фурия, и только.

Судских осознал сказанное: посыпались реальные искры. Что потом времени не оставалось. Плеснув в лицо пару пригоршней воды из-под крана, наскоро утерся, оделся попроще — джинсы, свитер, кроссовки, — схватил с вешалки куртку. Жена ждала, молча передвигаясь за ним, и застыла у двери.

— Ничего не натворил, — промолвил он наконец и нею убедительность своих слов вложил во взгляд. — Пока безумен наш султан, сдаваться не хочу. Сжал руки на ее плечах и потянулся к замку.

— На соседней улице тебя ждет «жигуленок», номер два поля шесть. Больше Бехтеренко ничего не сказал. С Богом, Судских, хоть ты и дурак, — сжалилась она, поцеловав на прощание в губы. Поцелуй был сухим, и на улице его тотчас смыли струи ливня.

Мотали кронами деревья, малые деревца гнулись под сильным ветром и потоками воды. Сумасшедший ураган ликовал, носился с крыши на крышу, громыхая железом, разражаясь молнией-змеей. Казалось, хляби небесные получили увольнительную и развлекаются всласть с малюсеньким человечишкой.

Судских изрядно вымок, пока выбрался на соседнюю улицу. В самом деле, в боковой аллее стоял синий «жигуленок» два ноля шесть. Стоял посреди огромной лужи, и Судских сразу промочил ноги по щиколотки. До того ли сейчас…

Его ждали. Водитель молча кивнул, выждал, пока мимо в потоках воды проследовали один за другим два джипа, и только потом выжал сцепление. Выруливал он из аллеи сосредоточенно, стараясь углядеть в зеркальце обзора что-либо движущееся. Судских не рискнул заговорить с ним.

Только на трассе водитель повернул лицо к Судских и сказал, будто ставя дурной диагноз пациенту:

— Игорь Петрович, мне велено отвезти вас в Балашиху. Вас должны встретить. Больше ничем помочь не могу.

Судских кивнул. Больше знать не положено ни водителю, ни ему. Так разложились земные пути.

Опять он в бегах…