— Кто внушил им непослушание? Говори!
— Иноземные монахи из Нагасаки, — промямлил гонец.
— Опять монахи! — зашелся новым припадком гнева правитель. — Опять они вольничают! Перебить всех!
Сегун затоптался на месте, закрутился вокруг себя, сводя и разводя кулаки. В такие минуты он был особенно страшен, напоминая своего упрямого отца Иэясу. А кому нравятся вольности иноземцев? Его отец, великий полководец рода Токугава, с детства познал лишения в доме князей Имагава, где его держали заложником, сдерживался всеми силами и не позволял себе воспротивиться чужой воле — так это самурайский кодекс! Лишь после смерти могущественного Такэды Сингена отпала нужда покоряться ненавистным Имагава. Иэясу восстал, извел род Имагава под корень и занял место правителя Суруги — так это по праву победителя! Через десять лет он добил прочих приспешников Такэды при Сэкигахаре. Да, Иэясу Токугава восстал против законов, но он забирал назад принадлежащее ему по праву наследника и как награду за смелость присоединил земли покоренных, стал первым в Японии, никому больше не подчинялся, даже императору, будучи военным правителем-сегуном, но что позволяют себе жалкие простолюдины! Это какой порядок будет в стране, где толпа диктует условия и с умыслом подрывает устои державы, которая едва оправилась от междуусобиц?
Нервно расхаживая по залу, он приметил у входа меж занавесей своего наставника Сего Мацудайру. Остановился напротив. Мацудайра поклонился правителю.
— Что надобно тебе? — спросил Иэмицу.
— Отпусти гонца на время, нам надо поговорить.
Иэмицу слушался наставника. В свои тридцать три года он мог обходиться без няньки, но Мацудайра был хитер и умен, родственник, и сумел сохранить привилегии наставника при давно возмужавшем правителе. Иэясу доверял Мацудайре.
Гонца как ветром сдуло. Сегун хлопнул в ладоши и велел начальнику стражи не беспокоить их.
Друг против друга, в одних позах говорящих самураев, в одинаковых рэйфку с одинаковыми гербами, они сидели на возвышении, готовые к продолжительной беседе.
— Ты не забыл, великий сегун, что отец велел пожертвовать малым за не сравнимую ни с чем помощь?
— Нет, — угрюмо ответил Иэмицу.
Как не помнить о помощи голландских купцов в решительный час битвы при Сэкигахаре? Те сняли пушки со своих кораблей и приволокли в лагерь Иэясу. Таких его противник Исида Мацунари в глаза еще не видел. Объединенные войска Исиды дрогнули и побежали. За эту помощь Иэясу Токугава разрешил голландцам основать факторию на островке Амакуса.
— Но отец не давал им права завозить в Японию монахов, — помолчал, унимая раздражение, и добавил Иэмицу.
— И не запрещал, — уточнил Мацудайра. — Религия европейцев запутанна и страшна. У нас на Востоке достаточно улыбки Будцы или светлого лика богини Каммон, чтобы снять усталость души, суровый бог войны Хатиман не позволит воину струсить, а европейцы придумали себе бога Киристо, чтобы запугивать своих и чужих. Как ты намерен поступить, великий правитель? — поклонился Мацудайра, показывая, что в любом случае сегун прав.
— Я жестоко накажу простолюдинов, а монахов изгоню вон из Японии. Они чужеземцы.
— Ты рассудил мудро. Только узнай сначала больше о Киристо. Зная меру опасности, тебе легче будет избрать и меру защиты. Правильную и обоснованную против чужеземцев.
— Как узнать? Свои станут говорить глупости, славословя Киристо, чужие монахи особенно, китайцы льстиво обманут. Кто поведает мне правду?
— Я знаю такого. Князь Датэ Масамунэ, сподвижник твоего отца. Он отправлял своего хатамото[7] Хасэкуру Цунэнага в Европу. Тот вернулся лет десять назад, но его воспоминания свежи. Неспроста князь Датэ отказался торговать с европейцами. Они лживы и надменны со своим Киристо. Узнай сам. Датэ умер год назад, а его самурай Хасэкура, я думаю, еще жив. Пошли за ним гонца в Сэндай.
Хмурый Иэмицу согласился.