— Ты, наверное, крестик носишь?

Тогда Володя вытащил из-под рубашки крестик и показал ему. Анатолий Иванович начал ерзать по креслу, побледнел:

— Ты опозорил нас, убил! Теперь наша школа пропала…

И давай допекать сына, попрекать его:

— Ишь ты, за лестницу прячешься в церкви, а люди все равно видят тебя, знают, что ты за лестницей на коленях молишься!..

Целый час его мучил. Володя в директорском кабинете крепился. А когда пришел домой, у него хлынули слезы. Портфель — в угол, сам бросился на диван. Я уж на что глухой — артиллерист — и то услышал, как стучит его сердце. Подошел к нему и вижу: лежит Володя на диване, а на нем рубашка прыгает — так сердце колотится, что готово из груди выскочить. Мне стало жутко. Я бросился к нему:

— Володя, ты что? За тобой гнался кто-то?

— Нет.

Мать подошла:

— Володенька, сынок, что с тобой такое?

Долго молчал — ничего не отвечал. Потом тихо говорит:

— Анатолий Иванович ругал меня за церковь.

— О-о-о!.. Так вот, сынок, что скажу тебе. Ты Библию читал? Знай, что как на Христа было гонение, так и на тебя будет гонение. За веру. Приготовься.

Мать намочила полотенце холодной водой, смочила сыну лоб и грудь под рубашкой. Он даже не мог сидеть от потрясения — так его, совсем еще ребенка, жестоко били словами, унижали! Он ведь до этого случая ни от кого не слышал никакого грубого слова.

Немного успокоившись, Володя сказал:

— Мам, Анатолий Иванович велел, чтоб ты завтра к двенадцати часам подошла к нему в кабинет.

Жена моя, Антонина Яковлевна, пришла назавтра в школу — а в директорском кабинете девять человек собрались, что-то вроде педсовета. Директор начал с обвинений:

— Антонина Яковлевна! Почему вы детей калечите?! Завуч предлагает:

— Надо лишить ее материнства!!!

Жена моя выпрямилась, чуть не заплакала: