— Тебе не все ли равно? — Падальщик подцепил когтем кусок из тарелки явиди и отправил в рот. — Мясо и мясо, не знаешь — не бредишь, хотя это действительно не очень.
— Ты почему молчала? — повернулась я к Пашке, съеденное тяжелым булыжником колыхалось в животе.
— Потому что ты ела свинину, — спокойно ответила змея. — Вы слышали? Завтра в холмах встречаются Седой и Видящий!
— Свинину? — Я посмотрела на Веника и от души пожелала: — Что б тебя гархи съели!
— Скорее уж тебя! В следующий раз не рассчитывай, не потащу. И теням хлеб, и мне фора.
— Чего ж сразу не бросил?
— Ты мне еще не заплатила!
— Тихо! — явидь стукнула лапой по столу. — Старик умелый сваар,[4] а вы и ведетесь.
— Она предпочитает верить первому встречному, а не мне, — гробокопатель отвернулся.
К источнику в тот день мы не пошли. Тот, кто позвал нас сюда, никак себя не проявил, если только не запланировал для нас мучительную смерть от скуки. Делать в Заячьем холме было решительно нечего.
Пашка разбудила меня ночью. Одной рукой коснулась плеча, второй прижала чешуйчатый палец к черным губам, призывая к тишине. Змея была напряжена и собранна, змееныш сменил конверт на более практичный рюкзак. Веник стоял у окна и вглядывался в ночную тьму. Явидь указала на низкий столик, где была сложена моя одежда. Одеваться одной рукой было неловко, пришлось снять перевязь и помогать правой, благо она больше не болела, а пальцы обрели подвижность. Клинки, которые я вытащила из-под подушки — увидев их Пашка закатила глаза с двойными зрачками, — все равно пришлось крепить на левую.
В позах моих спутников сквозило напряжение. Когда тебя будят в начале четвертого утра, хорошего можно не ждать. Я зевнула. Для нас, уместивших в обычные двадцать четыре часа по внутреннему кругу несколько лишних внешнего, вопрос о сне был более чем актуален.
— Гархи, — одними губами выдохнул падальщик.
Я повернулась к окну. Освещения в Заячьем холме не было, впрочем, как и в Юкове, и в Поберкове, и в Бесове и на всех остальных стежках, нечисть в этом не нуждалась. Я разобрала очертания широкой дороги и прямые линии дома напротив. Я вглядывалась в сумрак за стеклом до рези в глазах, но ничего сверх этого не углядела. Гробокопатель легким движением повернул мою голову правее, чтобы в поле зрения попал угол хозяйственной постройки, рядом на земле валялась перевернутая тачка. А между ними шевелилась тьма.
— Что они тут делают? — шепотом спросила я.
— Выйди и спроси, — предложил Веник.
— Почему молчит колокол? Тени вошли на стежку, — прошипела змея, — а артефакт молчит!
— Нетрудно догадаться, — в темноте глаза падальщика казались черными, — чтобы не получить гору трупов на завтрашней встрече, артефакт убрали в саркофаг, где он хранился столетиями. Или…
— Колокол молчит, потому что эти гархи созданы в Северных пределах, — закончила я.
Мы посмотрели в окно, клубящаяся на углу тьма обрела очертания и вышла на дорогу. Тень большой не живой и не мертвой собаки нюхала воздух.