Ну а наша трудовая жизнь в Котону продолжалась. По мере создания условий для размещения стали прибывать сотрудники посольства. Первыми были секретарша и завхоз – водитель с женой, а потом подтянулись и немногочисленные дипломаты. Пара мидовцев и один 2-й секретарь Николай Константинович Мотин (такая у него на тот момент была чуть измененная фамилия – из-за высылки из Швейцарии), который привез мне письмо от отца. Там, в частности, говорилось: это наш человек, окажи ему на первых порах возможное содействие. Послание заканчивалось словами о необходимости его сжечь. Вне зависимости от службы мы с Николаем Константиновичем и его женой Эльзой подружились, да и кое-какие дела вместе делали.
У меня к тому времени в Котону была масса знакомых, к некоторым из которых он проявил интерес, оказавшийся взаимовыгодным. Николай Константинович (мы были на «ты», но я в основном звал его по имени-отчеству, так как он был почти на двадцать лет старше меня) выдавал мне денежные средства для приготовления достойного ужина (сам я себе подобное позволить не мог), на который приглашались некоторые из заинтересовавших его персон, ну и он сам, разумеется. Неоднократно заглядывал в Дагомею из Того Лев Николаевич Спиридонов (он, как и посол, был «старшим» по своей линии по обеим этим странам). Вот с ним мы на «ты» были уже полностью – я звал его не Львом Николаевичем, а просто Левой (разница в годах – десять лет, а жена Наташа – моложе его).
Снова заглянул в Интернет. Что же там сообщают о Спиридонове? Партийный деятель, журналист. В конце 50-х годов был зам. председателя комитета Молодежных организаций СССР. А потом в 60–65 годах находился на дипломатической работе (Того, Дагомея). Тут необходимы мои пояснения – в тот период МГБ возглавляли комсомольские работники: Шелепин, Семичастный. И во внешнеполитическую разведку старались взять свои кадры. Так среди них оказался и Лева. После своей единственной загранкомандировки ему удалось уйти из органов (редкий сам по себе случай) и ступить на журналистскую стезю: одиннадцать лет он возглавлял редакцию «Московского комсомольца», четыре года был первым замом главного редактора «Правды», а перед развалом Советского Союза несколько месяцев стоял во главе ТАСС. Умер Лева в 2009 году.
Ну а теперь вернусь ненадолго к своей деятельности в Дагомее. До приезда парочки дипломатов я занимался в посольстве всеми вопросами, кроме, разумеется, составления шифртелеграмм. Хотя, как оказалось, и к ним имел некое отношение. Помню, один раз поручили мне отвезти в Ломе запечатанный пакет с какими-то бумагами и отдать его лично послу. Того в посольстве не оказалось – устал и отдыхает в резиденции. Отправился туда. Анвар Марасулович принял меня в спальне. Вскрыл пакет, посмотрел и сказал: нет, это слишком много. Идите в холл и сократите все наполовину. Ну, что делать? Пошел и на собственное усмотрение укоротил депеши в Москву. Вот такой был мой первый опыт в этой области. А уж сколько потом за десятилетия мне пришлось с ними заниматься – и самому писать, и править, и сокращать и т. п. Но начало было все же положено именно в Того. По мере того как я набирался дипломатической практики, мне и в Котону поручали подготовить некоторые информации и справки. Не слишком важные, конечно, но все же достаточные для того, чтобы в характеристику по окончании срока командировки внести фразу «принимал участие в подготовке информационно-справочных материалов».
Наконец подошло время отъезда на родину. Совпал он с очередным отпуском Спиридонова. Ему разрешили на рейсе Аккра – Москва на несколько дней остановиться в Алжире – до следующего самолета. Он договорился, чтобы и мне это позволили, и отправились мы вдвоем в весьма забавное путешествие. Из Ломе на автомашине добрались до Аккры, где остановились в достаточно обширной квартире Левиного коллеги. Если не ошибаюсь, а возможно и так, это был Роберт, с которым я в первый раз ел лягушек в Того. Он тогда был советником по безопасности у президента Ганы Кваме Нкрума. Ну, а если не у него, то у какого-то другого достойного человека. Дело-то ведь не в этом – главное, что хорошие условия для проживания нам на пару дней предоставили. Ну и как мы со Львом Николаевичем (прошу не путать его с графом-писателем) распорядились свободным временем?
Пошли, как положено, приобрести какие-то сувениры для Москвы. И кто-то нам подсказал: единственное стоящее, что можно купить здесь, – это презервативы, настоящие английские, и стоят копейки. Отправились в поход по аптекам. «Ду ю хев презервативз?» – вопрошал я на слабо в то время знакомом мне английском языке. И повсюду получал невнятные отказы. Оказалось, у них они называются «condoms». В конце концов выяснили это загадочное слово и приобрели необходимый товар в достаточном количестве. Хватило даже для того, чтобы к приходу хозяина квартиры надуть, разрисовать и подвесить к потолку несколько штук для придания ей необходимого колорита.
Ну а потом – аэропорт и рейс Аккра – Москва через Алжир. Незадолго до убытия в родные края приобрел я себе довольно модную обувку. До отлета была она вроде бы по размеру. Но после не совсем праведного пребывания в Аккре, а затем и многочасового перелета – оказалась вдруг мала. Скинул я ее в самолете, а вот перед посадкой надеть обратно не смог. Не влезали ноги в новые шикарные ботинки. Пришлось отдавить им задники и обуть в виде тапочек. Так и спустился в них в Алжире. Поэтому первым незапланированным мероприятием было срочное приобретение мягких мокасин. Спасибо, они потом еще долго мне служили.
Алжир. Первая моя настоящая «заграница» (Финляндию я в счет не беру – слишком мал был). Это вам не «черная» Африка. Тогда еще это был кусочек Франции (исход из нее многочисленных французских поселенцев – так называемых
Помимо переезда мы со Львом Николаевичем сходили пару раз в довольно приличные алжирские рестораны, в одном из которых я впервые отведал незнакомое мне блюдо – кускус (не тот, конечно, который я впоследствии неоднократно ел на обедах у короля Марокко), и тогда оно на меня произвело весьма вкусное впечатление. Долго бродили, искали кольцо с аквамарином для Наташи, почему-то ее мужу надо было приобрести именно его. А я-то и название этого, не слишком дорогого камня тогда тоже услышал впервые. Ну и напоследок – очередной забавный случай.
Во время нашего пребывания в Алжире там проходил фестиваль советских фильмов. Гвоздем программы была недавно вышедшая на экраны (1963 год) «Оптимистическая трагедия», где в главной роли блистала Маргарита Володина. Сейчас о ней мало помнят. Но ведь она народная артистка РСФСР, еще жива – ей восемьдесят один год, и пребывает она сейчас у дочери во Франции. Но тогда-то она была звезда, которую все вроде бы должны были знать в лицо. Ан нет – мы с Левой к таковым не относились. Завтракаем в ресторане нашей гостиницы. И вдруг за соседний столик подсаживается молодая симпатичная женщина – на первый взгляд, типичная француженка. Во всяком случае, поначалу мы почему-то так решили. А посему позволили себе на родном нашем русском языке высказать кое-какие весьма лестные, но в то же время несколько фривольные комментарии в ее адрес. Она вроде бы и взглянула чуть-чуть в нашу сторону, но особых эмоций не проявила. И тут появился мой сокурсник – все тот же Юрий Шманевский, с которым мы вместе чуть было не уехали в Конго. Он-то туда отправился, но через недолгое время после переворота и сокращения аппарата посольства был переведен в Алжир. Подошел Юра к нашему столику, поприветствовал, а затем заметил нашу соседку. «Ой, это же сама Маргарита Володина!» Он нас ей представил, мы пересели к ней за столик, мило побеседовали с полчасика и разошлись. А на следующий день улетели в Москву. С Левой мы там позднее несколько раз встречались, по-соседски – он жил рядом в сталинской высотке.
А потом наступили иные времена.
И снова Африка
Вернулся я из Дагомеи в свой родной ВУЗ – на заключительный, шестой курс. Сдал экзамены по пропущенным дисциплинам, подготовил дипломную работу на тему «Экономика Дагомеи» и завершил свое образование в особняке на Крымской набережной. Сейчас у нашего института есть свой новый гимн, написанный Сергеем Викторовичем (в личном общении – Сережей) Лавровым. Я, к стыду своему, его, то есть гимна, а не министра, не знаю. А вот из своих давних времен кое-что припоминаю: «За окном проносилися рощи и кирпичные старые здания, а я помню все Крымскую площадь, до свидания, МГИМО, до свидания!» И другое: «Вот курс пройдет, и мы пойдем жизнь вышагивать брючками узкими (мода тогда была такая у пижонов. –
Вот так и со мной. Снова отправился за тысячу верст в Африку. Происходило это так. Из посольства в Дагомее я получил блестящую характеристику, в коей рекомендовалось назначить меня сразу атташе в какую-нибудь приличную страну. Действительность оказалась суровее. На приемной комиссии в МИД подняли мое институтское досье с выговором за «игру в карты» и сказали: таким в нашем министерстве не место. Ну ладно уж, в порядке исключения можем вас направить на работу в наше посольство в Мали. И тогда, наверное, я понимал: нужен был предлог – на тот период это была одна из самых неблагоприятных для пребывания стран, и желающих ехать туда по доброй воле (за исключением техсостава) было немного.
Ну, и что ж тут поделаешь? Мама поохала немного и обратилась к отцу: Миша, ведь у тебя есть много высокопоставленных знакомых в МИД"е, может, позвонишь кому? Отец только молча, не сказав ни слова, посмотрел на нее. Ну что ж, вздохнув, сказала мама, значит, поедешь в Мали. Поехал, а точнее полетел в Бамако – по крайней мере туда регулярно отправлялись прямые рейсы «Аэрофлота». Случилось это историческое событие в августе 1965 года. Назначен я был по штатскому расписанию посольства – переводчиком (сейчас, по-моему, таких должностей вроде бы и нет), но официально именовался – шеф протокола. Звучит, конечно, красиво, только вот у «шефа» должен быть хоть один подчиненный, а у меня были только начальники. Начнем с главного – посла, коим тогда был Иван Александрович Мельник.
Был он «карьерным» дипломатом тех времен – закончил Высшую партийную школу, а потом встал на международную стезю. Работал в Польше, Люксембурге и затем стал послом в Мали (позднее занимал тот же пост в Камеруне). Ну что поведать об Иване Александровиче? Жена к нему за тот короткий период, что я служил под его началом (до декабря 1965 года), в Бамако не приезжала. И я был крайне удивлен, когда вскоре после моего приезда меня предупредили: жди посла на ужин – он ко всем вновь прибывшим обязательно ходит. Так и случилось. Чем я его потчевал, сейчас и припомнить не могу. Уверен, что постарался, только вот в тех суровых малийских условиях это было непросто.
Ну а вообще особенно тесных контактов у меня с ним не было – переводил ему ранее заехавший в Мали мой согруппник Коля Розов. А я все больше был на мелких побегушках, помогая в основном техперсоналу: завхозу, инженеру, врачу и т. д. Сам же Иван Александрович запомнился следующими эпизодами. Утро, все уже на местах, и вот к подъезду подкатывает хромированный «бульдозер» черного цвета – гордость отечественного автопрома «Чайка». Услышав звук подъезжающего авто, секретарша открывала холодильник и доставала из него бутылочку холодного чешского пива (роскошь по малийским временам, но с послом ЧССР у нашего были хорошие отношения, а у того надежные связи с Прагой), наливала его в бокал и на подносе заносила в кабинет начальника. С тем же пивом связана следующая история.
Вечерний матч по волейболу в посольстве. Судьей всегда был сам посол. Свистком он пользовался решительно, и никто, разумеется, не мог оспорить, правильное или нет арбитр принимает решение. Ну а в качестве обязательного атрибута перед ним завхоз ставил все то же холодненькое пиво. Игрокам на такое зрелище смотреть было крайне завидно. Но вскоре Мельник уехал, и в Бамако прибыл новый советский посол.
Это был Леонид Николаевич Мусатов. Его тоже вряд ли можно отнести к категории «карьерных» дипломатов. Поймите, я к этому определению отношусь без всякого негатива. Просто имею в виду, что это были люди, не прошедшие всю долгую вереницу наших профессиональных должностей: от референтов, переводчиков, атташе, 3-х и 1-х секретарей, советников. Но среди них было немало крупных фигур, вписавших свои имена в историю международных отношений. Ведь и Громыко, в отличие от Лаврова, МГИМО не кончал, а всего-навсего – Белорусский институт народного хозяйства.
До прихода на дипломатическую службу Мусатов был 2-м секретарем Ульяновского обкома партии. Затем по призыву все той же компартии был направлен на учебу в Дипломатическую академию, а вскоре после ее окончания стал послом в Мали. От своего предшественника он отличался полностью. Приехал с женой, Руфиной Васильевной, режимов не нарушал, а вот приступил к своим обязанностям с неукротимой энергией. Мне это хорошо известно, поскольку вскоре я стал «штатным» переводчиком во время всех его многочисленных встреч. Эти функции были крайне полезны для меня в двух отношениях: во-первых, получил хорошие навыки устного перевода, а во-вторых – после каждого «рандеву» было необходимо сделать запись беседы, начинающейся словами слева в верху страницы: «Из дневника…» За время работы с Мусатовым я их сделал несколько сотен. Так что руку в написании наших мидовских документах набил основательно. При всем этом за мной оставались и другие аспекты моей протокольно-хозяйственной деятельности. Расскажу о паре из них.