— Пойдешь со мной на Землю Франца-Иосифа? — предложил Иван Дмитриевич.
Предложил и никогда после не жалел.
Они вместе строили в бухте Тихой первую на Крайнем Севере магнитную обсерваторию: Иван Дмитриевич был там начальником зимовки. Обошли на собачьих упряжках ближние и дальние острова, делая магнитные и топографические съемки. Двадцатитрехлетний, совсем еще не знавший Севера, увлеченный своей наукой Женя на глазах превращался в настоящего полярного исследователя. На следующий год они строили магнитную обсерваторию уже на мысе Челюскина — самой северной точке Евразии. С Женей было легко в самых трудных полярных переделках.
С Петром Петровичем и Эрнстом Теодоровичем Ивану Дмитриевичу не приходилось вместе работать, но их пути все время шли рядом. Эрнст на Север попал раньше их всех — в двадцать четвертом, когда только начинала строиться сеть полярных радиостанций. Он был одним из первых радистов на Новой Земле и на Земле Франца-Иосифа. В тридцать втором участвовал в знаменитом походе ледокола «Сибиряков», который впервые за всю историю мореплавания в одну навигацию прошел по Северному морскому пути от Архангельска до Владивостока. Петр Петрович был вместе с Эрнстом в этом походе. Окончив биологический факультет, Петр Петрович с тридцатого года плавал у скалистых берегов Кольского полуострова и Новой Земли, изучая жизнь холодного моря. Потом они вместе были на «Челюскине». Недавно Петр Петрович вернулся с Чукотского моря, а Эрнст с Северной Земли.
Все они отлично знают свое дело. И отлично знают, почем пуд северного лиха.
Из всех Иван Дмитриевич самый старший. Ему уже сорок два. Отвоевал гражданскую. В двадцать пятом поехал строить радиостанцию на Алдане. В тридцать первом попал на Землю Франца-Иосифа.
Тогда впервые увидел бурые, без единого деревца острова со сверкающими вершинами ледников, с крикливыми птичьими базарами на скальных террасах, необыкновенной белизны льды, подсиненные лазурью торосы, сахарные громады айсбергов. Дикий, безлюдный край. Так непохожий на побережье веселого, плещущего всеми красками Черного моря, где Иван Дмитриевич родился и вырос. Но очень притягивал к себе этот не покоренный еще край!..
…Иван Дмитриевич приоткрыл дверь. Морозный ветер ударил в лицо, проскользнул в палатку. Снаружи было темное, пустое поле. Снег. Ветер. И мороз…
Закрыв дверь, Иван Дмитриевич прощупал углы палатки — не дует ли где.
На койке заворочался Петр Петрович.
— Дмитрич, а что же ты не ложишься?
— Сейчас, сейчас лягу, — тихо ответил Иван Дмитриевич. — А ты что не спишь, замерз? — И он просунул руку между спальным мешком и стенкой палатки.
— Да нет, влезать было страшновато, а теперь хорошо.
— Я вот, Петя, думаю: надо к палатке тамбур приладить. Нельзя без тамбура…
— Дельно, — неожиданно отозвались Кренкель и
Федоров. Оказывается, им тоже не спалось. — В пургу задувать не будет, и снег стряхнуть там можно.
Иван Дмитриевич взял блокнот и записал: тамбур заказать на заводе «Каучук».
…Никто не ждал весну в марте. А она взяла и явилась. И не звонкая, не улыбчивая, а хмурая, плаксивая. Расквасила на улицах Москвы снег, полила с крыш капелью, погнала над городом грязные облака…
Центральный аэродром окончательно раскис. И лыжи на самолетах пришлось срочно заменять колесами.
Четыре тяжелых четырехмоторных самолета и один двухмоторный, заново выкрашенные в оранжевый цвет, стоят готовые к вылету и только ждут команды. Но по всей трассе от Москвы до Холмогор проходит циклон, и вылет со дня на день откладывается.