– Ничего страшного, – говорит Лора.

Я складываю свое оборудование, и доктор Олсен провожает меня до двери.

– А что случилось с Дэвидом? – спрашивает она.

– Он поправился.

– Хорошо. Ты до сих пор с ним общаешься?

– Нет, – отвечаю я.

В Блэквуд-Бей я вернулась всего однажды – когда мы с Гэвином приехали забрать мою мать и отвезти ее на юг. Дэвида я тогда видела мельком; я поблагодарила его и сказала, что никогда не забуду всего, что он для меня сделал. Для нас.

– Ты не должна себя винить, – говорит доктор Олсен, снова взяв мои руки в свои. – Знаешь что? Если бы не ты, все до сих пор так бы и тянулось.

Я говорю, что понимаю это.

В тот свой визит в Блэквуд-Бей я заехала еще кое-куда. На могилу Сэди – туда, где она пролежала десять лет, завернутая в полиэтилен. Ее тело даже не искали, потому что какой-то продажный полицейский – на которого у Брайана тоже был компромат – сказал, что якобы кто-то видел, как она ловила попутку на шоссе, а потом составил рапорт, что она нашлась в Лондоне, но не желает общаться ни с кем из своей прошлой жизни.

Теперь она на кладбище при церкви Святого Юлиана. Мне хочется думать, что она покоится с миром.

– Прости меня, – произнесла я в то утро на ее могиле. – За все.

И в это мгновение вдруг поняла: я рада, что приехала снимать фильм в Блэквуд-Бей. Если бы не это, она до сих пор лежала бы под деревом на торфяниках. Я так и была бы Алекс. Брайан благополучно сломал бы Элли и занялся бы следующей. А Моника так и любила бы его, теша себя иллюзиями, что девочки участвуют во всем добровольно.

Некоторое время я сидела на могиле Сэди. Поднялось солнце, вдалеке вспыхивало в его лучах море. Мне бы очень хотелось вернуть Сэди, но это не в моих силах. Глупо было думать, что у меня получится.

Я принесла для нее охапку цветов, розовых пионов, и оставила их там.

– Прощай, Сэди, – произнесла я, а потом поехала домой.