Подытожу кратко то, что я пережил к моменту хрущевского «переворота». В ранней юности я увлекался социалистическими и коммунистическими утопиями домарксистского периода. Под их влиянием я создал для себя идеал общества, в котором я хотел бы жить, и идеал моего собственного поведения в этом обществе. В этом идеальном обществе люди должны жить большими коллективами-коммунами. Все богатства должны находиться в общем пользовании. В личном пользовании человек должен иметь самый необходимый минимум. Все свои силы и способности человек должен отдавать обществу через свою коммуну. он должен жить и трудиться на виду у членов своей коммуны, которые должны оценивать его поведение по самым высшим критериям справедливости. Этот идеалистический коммунизм соответствовал моему положению, воспитанию и личному характеру. отдельная койка с чистыми простынями, утоляющая голод еда, одежда без дыр и заплат были для меня мечтой. К духовным богатствам, накопленным человечеством, я, как казалось мне, имел неограниченный доступ. Эти богатства представлялись мне прежде всего в виде общественных библиотек.. не имея у себя дома ни единого тома, я «пожирал» книги в огромном количестве, беря их в библиотеке и у знакомых.

Я любил всякую работу и выполнял ее с самоотверженностью и азартом. Я чувствовал в себе силы и способности к самой различной деятельности, быстро обучался и работал лучше других. Мне доставляло удовольствие то, что окружающие видели это.

Я чувствовал себя неловко, когда меня хвалили взрослые вслух, и стеснялся этого. Мне было достаточно того, что другие видят, на что я способен, что я не трус, что я не ябеда, что я надежный товарищ, короче говоря — самый подходящий человек для коммунистического коллектива. Естественно, я создавал для себя такой идеал общества, который лучше всего соответствовал мне самому. должен признаться, что и теперь, прожив жизнь и испытав все возможные разочарования, я все же сохранил мое юношеское желание прожить жизнь в том идеальном коммунистическом обществе. И лучшими моментами моей жизни были такие, когда мне доводилось быть в коллективах, приближавшихся в какой-то мере и на какой-то срок к моему юношескому идеалу и в которых я имел возможность проявить свои личные качества очевидным для окружающих образом.

Я был рожден для того, чтобы стать образцовым гражданином идеального коммунистического общества. И именно поэтому у меня вызвали протест реальные люди реального коммунистического общества. Я с детства стал замечать, что в реальности люди стремятся получить как можно больше благ в личное пользование с наименьшими усилиями и что справедливая оценка качеств человека и его деятельности имеет место лишь в порядке исключения и в очень узких пределах. Мои качества идеального коммуниста стали приносить мне лишь неприятности и огорчения.

В семнадцать лет я сделал для себя величайшее открытие моей предшествующей жизни, суть которого заключалась в следующем. никогда не существовало и никогда не будет существовать общество всеобщего благополучия, равенства, свободы, братства и справедливости. Коммунистическое общество не есть исключение на этот счет. И в нем неизбежны неравенство людей, насилие, вражда, несправедливость и многое другое, что советская идеология приписывала лишь антагонистическим обществам прошлого. К такому выводу я пришел, наблюдая реальность, изучая марксизм и читая более серьезно философские и социологические сочинения немарксистских авторов прошлого. думаю, что марксизм тут сыграл свою роль в смысле провоцирования во мне духа противоречия. я не знаю ни одного марксистского утверждения относительно коммунистического общества, которое тогда не вызывало бы у меня сомнения.

Мой наивный коммунистический идеал не исчез совсем. он остался романтической и несбыточной мечтой, но где-то на самом заднем плане самосознания. Его место заняла странная комбинация трезвого реализма, отчаяния, бунтарства, стремления к саморазрушению. Критическое отношение к реальности и к любым идеалам переустройства общества стало доминирующим в моих умонастроениях. дух разоблачительства, скептизма и насмешки завладел моими мыслями и чувствами. Причем это коснулось лишь моих мыслей и чувств, но не формы поведения. В моих поступках я оставался таким же образцовым коллективистом, каким был, и еще более укрепился в этих качествах, проявляя их в делах более серьезных, уже совсем не детских. Мой антисталинизм этого периода был в известной мере спасением от разъедавшего душу негативизма и нигилизма. Будучи доведен до предела, он стал положительным идеалом и стержнем моего образа жизни. Такое состояние продолжалось до хрущевского «переворота». После него разоблачительство вообще и антисталинизм в особенности потеряли смысл идеала жизни.

***

В послесталинские годы я установил для себя, что с концом сталинизма не наступило мое примирение с советским обществом. Самый крупный перелом в истории реального коммунизма совершился, как я думал. общество в основном уже вступило в стадию зрелости. Эта стадия будет длиться века с незначительными доделками и переделками, не меняющими ее сути. Я не видел возможностей радикальных изменений общества, которые устроили бы меня. И я чувствовал себя не способным до конца интегрироваться в это общество, стать в нем своим. Вставал вопрос о том, как дальше жить. научная и педагогическая работа увлекали меня, но все же они не могли заглушить главную тревогу моей жизни, мешавшую мне остановиться и властно диктовавшую мне приказ «Иди!». но куда идти? И для чего?

наступило состояние растерянности. Передо мною встала проблема: как жить дальше, если нет никакой веры в коммунистический идеал, если реальное коммунистическое общество пошло по пути, вызывающему у меня протест, если я не верю в будущий земной рай, если не имею никакого другого идеала, если моя прежняя форма критики реальности потеряла смысл, а новая еще не назрела в качестве мотива жизнедеятельности? Я искал решения этой проблемы лично для себя и в одиночку. Все окружавшие меня люди, за редким исключением, жили по правилам приспособления к объективным условиям коммунистического общества. Те люди, которые были исключением, над моей проблемой не задумывались вообще или задумывались в очень малой степени и на очень поверхностном уровне. Мне же надо было решить, как жить вопреки принципам приспособления, причем решить на моем уровне культуры и самосознания, требовавших систематической и обоснованной жизненной концепции.

Для меня эта проблема была не отвлеченно-теоретической, а практической. Я изобретал свои правила жизни, живя согласно им на самом деле и лишь время от времени осознавая их и возводя в ранг общих принципов. У некоторых людей из моего окружения мое поведение вызывало восхищение, у других — насмешку и мнение, будто я — непрактичный дурак, не способный использовать свои возможности для лучшего устройства своих дел и наслаждения жизнью. Мои либеральные и прогрессивные друзья, угадывавшие в моем поведении определенную систему, обвиняли меня в том, что я якобы хочу «остаться чистеньким», уклониться от той черновой (по их мнению) работы, которую они якобы выполняли на благо общества и прогресса. Лишь одно время у меня образовалась сама собой группа учеников, которых я обучал моей системе психофизической гимнастики. Это было нечто вроде самодельной йоги и составляло самую несущественную часть моего учения о житии и приложение этого учения к физическому аспекту жизни.

О многих принципах моего поведения можно сказать, что они были известны ранее. Я не претендую здесь на приоритет, на роль первооткрывателя. Но должен подчеркнуть, что я эти принципы не вычитывал из книжек. Я жил в реальном коммунистическом обществе, какого еще не знала история человечества. Я совершал конкретные поступки в конкретных ситуациях. Если я совершал эти поступки так, а не иначе, если я решал и впредь поступать так же, то это было открытием для жизни в новом обществе, независимо от того, совершалось это раньше или нет. опыт жизни людей в прошлом, описанный в виде различного рода теоретических концепций, идеологических, моральных и религиозных учений, сам по себе не мог служить образцом для жизни в обществе, в котором эти люди никогда не жили. Сходство жизненных ситуаций не давало оснований для переноса прошлого опыта на современность. Лишь на основе осмысления опыта жизни в новых условиях можно было сравнивать его с опытом людей в прошлом и делать какие-то более широкие обобщения.

одним словом, если я в своих поисках «открывал Америку», это не играло для меня принципиальной роли. Все равно это было мое открытие. К тому же открываемая мною для себя «Америка» была не той, которую открыли и обжили другие люди, а совсем другая, лишь внешне похожая в некоторых чертах на последнюю.

***

Будучи склонным по натуре и воспитанию к коллективизму, я сначала пытался решить свою проблему как проблему коллективную, т.е. вместе с другими людьми, которые казались подобными мне в отношении к явлениям окружающей жизни. я вел с ними бесконечные разговоры на эти темы. они охотно участвовали в таких разговорах, соглашались со мною во многом, но не более того. Эти разговоры играли роль средства прояснить и оформить словесно мои собственные идеи для меня самого, а не роль пропаганды некоего готового учения.

Моя основная идея в этих беседах заключалась в следующем. Мир сходит с ума. Эволюция человечества пошла в направлении, неприемлемом для нас. Мы не способствуем этому направлению и сами не идем в нем. Возможно ли уклониться от мощного потока мировой истории? наше общество пронизано всеми пороками. Мы не в силах противостоять этому, не в силах изменить общество. Жизнь в нем причиняет страдания. Уйти из него невозможно. Раньше люди уходили из своего общества и открывали новые страны, основывали новые общества в необжитых ранее краях. Теперь это невозможно. да и мы не хотим покидать наше общество — мы все-таки сами суть продукт цивилизации. Возможно ли уйти из своего общества, вызывающего отвращение, оставаясь одновременно в нем? В нашем обществе индивид находился под контролем коллектива и властей. Есть ли какая-то возможность выйти из-под этого контроля и создать в рамках большого общества свое маленькое элитарное общество, независимое в каких-то отношениях от большого? Как это сделать?

Мы образованные люди, мыслящие, творческие. нам не безразлично многое такое, к чему большинство населения равнодушно. Мы видим, что мировую сцену вновь захватила сравнительно небольшая кучка людей. Массы населения и в нашем обществе отстранены от активных ролей на сцене истории. Разговоры насчет масс как решающей силы истории — обман и самообман. Это способ, при помощи которого небольшая часть населения дурачит все население страны и живет за его счет. Те, кто вырвался на активные роли в спектакле истории, суть далеко не лучшие экземпляры рода человеческого и далеко не лучшие образцы цивилизации. они устраивают свои пошлые спектакли и навязывают их нам. Видеть все это оскорбительно. Мы же все равно не участники этих спектаклей. Мы в лучшем случае зрители или статисты. Так плюнем на них! Затеем свои спектакли. Пусть маленькие. Пусть кустарные. но свои. Такие, в которых мы сами будем главными актерами. не надо нам зрителей. не надо статистов. Мы все играем самые главные роли. И играем их для самих себя.

Моя идея была очень простая. Мы должны создать свое маленькое общество, объединенное идеей какого-то дела. Члены общества регулярно встречаются, обмениваются мыслями и информацией, обсуждают общие проблемы. В этом миниатюрном обществе вырабатываются свои моральные и эстетические принципы, свои критерии оценки явлений жизни, культуры, политики. Мой тогдашний друг и ученик Г. Щедровицкий серьезно отнесся к этой идее и создал полулегальную группу такого рода. но из такого человеческого материала и на таком интеллектуальном уровне, что получилась карикатура на мою идею. И я от нее отказался. Многочисленные группки возникали в нашей среде постоянно, но они даже в ничтожной мере не приближались к моему идеалу. Их участники оставались полностью в рамках официального общества, практически живя как обычные приспособленцы. Сама житейская практика разрушила мою идею элитарного частичного общества внутри обычного общества как бесперспективную. И я нашел для себя иное решение моей главной жизненной проблемы на пути социального индивидуализма.

***

К концу хрущевского периода я построил свою систему правил жизни. она отвечала на вопрос, как должен жить я сам, а не на вопрос, как должны жить другие люди. Я шел фактически и намеревался идти и впредь своим путем, что бы по этому поводу ни думали и ни говорили другие. Иду, чего бы это мне ни стоило. Иду, независимо от того, идут другие тем же путем или нет.

Я не собирался записывать и предавать гласности мою концепцию жизни. Впоследствии я использовал ее в литературных произведениях, приписав отдельные ее принципы литературным персонажам, причем не всегда положительным персонажам и не всегда в положительном виде. Я думаю, что на Западе мало кто понял основную направленность моего творчества. Западным людям проблема, как жить в условиях коммунистического общества, кажется совсем не актуальной. К тому же проблемы такого рода принципиально важны лишь для одиночек, а не для масс людей. Интеллектуальная жизнь Запада ориентирована на массовое сознание, а не на исключительных одиночек. даже интеллектуальная элита здесь живет категориями и интересами массовой культуры, так или иначе подвержена влиянию индустрии массового сознания. Зная это, я никогда не рассчитывал на массовое понимание и признание моих идей. Я стал включать элементы моей концепции жития в литературные произведения просто из потребности очистить душу от накопившегося в ней содержания, а не с целью обратить в свою веру потенциальных читателей. Исторически случилось так, что в России возникло первое коммунистическое общество. Здесь оно впервые в истории достигло зрелости и обнаружило свою натуру. Волею обстоятельств я был обречен на то, чтобы оно стало моей всепоглощающей страстью и всю жизнь думать о том, как жить в нем. Герой моей книги «Иди на Голгофу» Иван Лаптев сформулировал эту проблему так: проблема теперь заключается не в том, как построить земной рай, а в том, как жить в этом раю.