Следующий день выдался пасмурным. Рассвет затянулся, небо налилось свинцовой серостью и вот-вот должно было прорваться ливнем. Юля любила такую погоду «перед дождём». Всё вокруг обретало более чёткие очертания, словно природа сфокусировалась. Жизнь замерла в ожидании.

Она решила весь день провести дома. Телевизор быстро надоел, к чтению душа не лежала. Села у окна и сама не заметила, как подтянула к себе бумажные салфетки и начала выводить закорючки и загогулины. Это занятие здорово её развлекло. Юля не поленилась, принесла из комнаты листы бумаги и пенал с ручками и карандашами.

Домик, солнышко, тучка и дождик, потом девушка в летящем платье, девочка в шляпке, туфельки на высоком каблуке, пышный рукав платья позапрошлого века и узор на корсете. Юля не заметила, как закончился день и наступил вечер. Она рисовала с таким воодушевлением, словно раньше ей это запрещали делать.

Да, родители действительно не поощряли её любовь к рисованию. Отец считал это легкомысленным занятием, годным для досуга, и то время от времени. Вот Юля с детства и привыкла: чтобы получить похвалу от родителей, надо не рисунок принести, а стишок выучить или что-то полезное по дому сделать. Рисование осталось в памяти как пустое времяпрепровождение. А ведь сколько удовольствия можно получить, даже просто бесцельно выводя на бумаге каракули.

Она рисовала бы до глубокой ночи, но беспокойное бульканье в животе напомнило, что сегодня ещё ничего не ела. Организм категорически отказывался голодать. Пришлось прерваться на ужин. Готовить что-то серьёзное для себя одной не хотелось. Это Симоне не лень стоять несколько часов у плиты, создавая очередное кулинарное творенье, и не для того, чтобы насытиться, а практически ради искусства. Юля в своих пристрастиях к еде куда скромнее. Решила ограничиться банальной яичницей. Быстро, просто и сытно. Три в одном.

Юля разбила яйца на сковородку, и они весело заскворчали в раскалённом масле. Вредно, но вкусно.

И тут раздался звонок в дверь. Она от неожиданности подпрыгнула с лопаткой в руке. Неужели Симона? Значит, яичница отменяется. Соседка наверняка принесла нечто невероятно вкусное. Жареные яйца не выдержат конкуренции.

Юля открыла дверь. На пороге стоял Кедров. Капли дождя на рубашке и волосах. (Разве на улице был дождь? Она и не заметила.)

— Привет, — чуть севшим голосом сказал он.

— Привет, — ответила она.

— Я зайду?

— Конечно, — смутилась она и отошла в сторону, пропуская его в квартиру.

Он прошёл совсем близко, и от этой близости у Юли закружилась голова и стали ватными ноги.

— Ты одна? — обернулся он.

— Да, — она закрыла входную дверь и почему-то испугалась. Нет, не его. Себя и своих вдруг откуда-то взявшихся чувств к нему. Ведь сейчас они одни в этой квартире, как в космическом корабле в открытом космосе. Кругом невесомость. Никого и ничего вокруг нет. Только он и она в пространстве квартиры.

— У тебя что-то горит? — спросил Андрей, и Юля очнулась.

Яичница!

Она бросилась на кухню, и весьма вовремя: ужин ещё можно было спасти. Края яичницы сильно поджарились, но в целом блюдо осталось съедобным.

— Может, поужинаем в ресторане? — спросил он, заглядывая через плечо в сковородку.

— Нет, — резко ответила Юля.