— Был. Но весь вышел.

Отец отвернулся, однако Юля успела заметить, как в его глазах блеснули слёзы. Если бы он кричал, в бешенстве размахивал руками, как накануне, она бы испугалась меньше, чем вот этих слёз. Беспомощность отца была так очевидна, что она не могла больше это игнорировать.

— Пап, ты что? — Юля встала, обошла стол и обняла отца за шею, прижавшись, как в детстве, к его спине.

— Я выдохся, — отец не пошевелился.

— Нет. Так нельзя, — она отстранилась и села на соседний стул.

— Всю жизнь положил на этот бизнес. Работал, работал, работал. И, видно, сработался, даже не заметил, когда начал падать. До последнего думал, что успею набрать высоту. Но я ведь совсем один. Когда предают те, кому верил больше, чем себе, работать уже не хочется.

— Я с тобой. Я тебя не предала.

— Ты не предала, — согласился отец. — Только какой от тебя толк? — махнул он рукой.

Юля понимала, что сейчас не время для обид, но слова отца кольнули в самое сердце. Как раньше. Это отношение к ней как к бесполезному созданию всегда одинаково болезненно её ранило.

— И что же мы теперь будем делать? — стараясь не показать обиду, спросила Юля.

— Жить будем, Юль. Жить!

— Как? Если ты не будешь работать, мы не сможем содержать этот дом, и домработницу, и водителя.

— А у нас больше нет дома. И я всех уволил.

— И где мы будем жить?

— В маминой квартире.

— В той «однушке» на краю Москвы?

— Да.

— Она же меньше, чем моя ванная комната. Я там не смогу жить.

— Тебе и необязательно. Ты уже взрослая. Можешь жить, где хочешь.

— Как это? — вытаращила глаза Юля. Одно дело — съехать от родителей по собственному желанию. И совсем другое — когда тебе негде жить. К таким переменам она не была готова.