Жители Фолл-Крика напоминали ей избалованных, недовольных детей. Она одновременно и презирала их, и любила. Они были ее, а она — их.

— В этом нет смысла, Розамонд. Это не логично. Почему ты так упорствуешь? Просто отпусти это.

Розамонд ничего не отпускала, как только это оказывалось в ее руках.

— Ты не поймешь.

Он не попросил ее рассказать подробнее.

Раздражение поднималось из самых глубин ее души. Маттиас не отличался критическим мышлением. Он не был политиком. Он не понимал сложности жизни.

Кузен годился только для одного — убивать тварей и следить за тем, чтобы твари не убили ее. Он требовался ей для этого.

Гэвин понимал. Гэвин всегда ее слушал. Острая тоска ударила в грудь. Она хотела, чтобы Саттер ушел.

— Я отвечаю за этот город и его благополучие. Это моя работа. Я как родитель. Я знаю, что для них лучше, даже если они сами этого не понимают. И как родитель, я забочусь о них.

Он повернулся к ней лицом.

— Кто? О ком ты заботишься?

— О городе. Не будь таким тупым, Маттиас.

Он покачал головой.

— Ты ведь знаешь, что большинство из них ненавидят тебя?

— Заткнись! — Вышло резче, чем она хотела. Ее руки сжались в кулаки, обломанные ногти впились в ладони. — Если бы ты правильно выполнял свою работу, они бы меня боготворили!

Маттиас не вздрогнул. Он не разрывал зрительного контакта.

Розамонд сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая себя.

— Избавься от этих паразитов, создающих проблемы, и все и вся встанет на свои места. Они увидят, что я спасла их. Потребуется время, чтобы понять. Но они увидят. Я знаю, что они увидят.

— Я работаю над этим.

— Работай усерднее!