Он снова подпёр маму своей грудью к подоконнику. Я видела, как она всеми силами пытается вырваться из его крепких рук, но тщетно. Всё это повергло меня в ужас и вызвало сильное чувство тревоги, поэтому я, недолго думая, кинулась к нему и, схватив его за рукава кофты, начала с силой отрывать от мамы.

– Не трогайте ее! – закричала я. – Что? – оборачиваясь по сторонам, словно ища что-то невидимое, ехидно произнёс он. – Не трогайте, – не отступала я. Было видно, как он потешается над моей детской храбростью, и, похоже, это его сильно забавляло, но, обратив свой взгляд на маму, он сказал: – Что, сама недотрога и дочь такой же растишь?

Его руки ещё сильнее сжали мамины. – Нет, – закричала я, пытаясь изо всех сил, что только были во мне, оттолкнуть его от мамы, и он, поскольку и без того неустойчиво стоял на ногах, еще сильней покачнулся в сторону, так, что чуть не упал, и уже в бешенстве закричал:

– Ах ты, чёртова девчонка, – при этом он сильно толкнул меня, так, что я упала на пол и ударилась головой. Мама, тут же с силой оттолкнув его, бросилась ко мне и, подняв меня с пола, прижала к себе.

– Уходите, прошу вас, немедленно уходите, иначе я…

– Что вы? Ну, что вы? Ладно, я ещё доберусь до вас, доберусь, – сквозь зубы процедил он и, шатаясь, вышел из нашей комнаты. Мама тут же кинулась к двери и быстро закрыла её на засов и подошла ко мне, снова обняв.

– Мама, скажи, почему люди так злы? – твердила я, не унимаясь, вспоминая при этом тётю Эрну, её гостей и её грубого сына.

– Тебе не нужно забивать себе этим голову, детка. Ты ещё слишком мала для этого, – в печальной задумчивости произнесла она. – Просто… Они сами не ведают, что творят, и в погоне за желаемым всё больше погрязают в своих грехах.

Я не осознавала до конца, что означали её последние слова. В моём детском сознании сформировался определённый образ этих злых, безжалостных людей. Как ни странно, наблюдая за людьми, по их глазам, мимике и жестам я словно догадывалась, к какому поступку склонна их душа, и, видя всё это, сторонилась их. Я вела себя, как дикая загнанная в клетку птичка. Но иногда, когда дело касалось близких и родных мне людей, я словно вырывалась из оков этой беззащитности и всем сердцем бросалась защитить того, кто мне был так дорог, и мне было уже совсем не важно, что будет со мной дальше, и какие последствия ждут меня. Я должна была во что бы ни стало помочь тому, кто так нуждался во мне.

– Мама, – вдруг встрепенувшись, сказала я. – «Доберусь до вас» – это значит, что он нас не оставит в покое?

– Ты верно всё поняла, детка. Уходить нам надо отсюда.

Она снова прижала меня к себе и мягко погладила по голове.

– Я постараюсь как можно скорее найти нам другое пристанище.

Но спустя несколько дней сын тёти Эрны снова пришёл к нам. На этот раз его наглость не имела границ, а вседозволенность дошла до предела.

– Ну, вот и я. Я же обещал вернуться. Я всегда выполняю свои обещания, – зловеще произнёс он. Мама в ужасе отпрянула от него, кинувшись закрыть дверь, но было уже поздно, он стоял на пороге и собирался пройти в комнату. – Я вижу, мне тут не особо рады? – усмехнулся он издевательски и, оскалившись, посмотрел на меня. – Ну, ничего, – продолжал он. – Я терпеливый, и когда возьму своё, то сам уберусь отсюда ко всем чертям, – уже со злобой глядя на маму, произнёс он. Неожиданно он подошёл ко мне и, присев передо мной на корточки, стал внимательно рассматривать моё лицо своими маленькими чёрными и злыми, как у тёти Эрны, глазками. Затем, оглянувшись на маму, произнёс:

– Хм, как я этого раньше не заметил. А у твоей девочки ангельское личико, – он протянул ко мне свою потную и дурно пахнущую руку и взял меня за подбородок.

– У-у-у, я бы даже сказал, как ни странно, красивее ребёнка я ещё не видел, а эти большие бездонные глаза, только они чего стоят.

Я с отвращением и презрением отвернулась от него.

– Ха-ха-ха! – засмеялся вдруг громко и раздражительно он, затем, снова повернув к себе моё лицо и вглядываясь в него, произнёс:

– Жаль только, что она ещё слишком мала. Сколько ей лет? Семь, восемь? – спросил он, у мамы бросив на неё беглый взгляд. На тот момент мне было около семи.