Что представлял собой ресторан KROA? Обыкновенный среднестатистический европейских кабачок, разделённый длинной барной стойкой на два зала: для курящих и, соответственно, для некурящих посетителей. Интерьер самый обыкновенный и непритязательный: тёмно-кремовый кафельный пол, оштукатуренные светлые стены, стандартные светильники, ничем непримечательные столы и стулья.
А, ведь, когда-то этот ресторанчик являлся самой настоящей городской достопримечательностью. Во-первых, хозяин заведения был по национальности русским. Что, согласитесь, в странах Северной Европы встречается не часто. Во-вторых, стены ресторанного зала (тогда он ещё не был разделён на два), были густо завешаны красочными пейзажами, посвящёнными природным красотам Шпицбергена. В-третьих, рядом со столиками клиентов располагались многочисленные чучела животных: белых медведей, северных оленей, овцебыков, песцов, а также различных птиц — на специальных жёрдочках, прикреплённых с помощью шнуров-верёвок к потолку. Естественно, что все эти чучела являлись импортными, то есть, завезёнными с Большой Земли. По крайней мере, так считалось — в официальном порядке… Но от тех славных времён практически ничего не осталось. Только небрежная надпись на стене, выполненная русскими буквами: — «На Краю Земли».
Трудно сказать почему, но чинная и солидная публика KROA упорно обходила стороной. То ли историческое прошлое заведения было тому виной, то ли надпись на русском языке слегка раздражала. Трудно сказать…
А люди попроще — моряки, лётчики, учёные-исследователи, шахтёры, работники нефтяного терминала, геологи и таксисты — ресторанчик любили и посещали регулярно. Вот-вот, «и таксисты»…
Намеривался Тим потолковать начистоту с тем усатым утренним таксистом. По Душам, естественно, потолковать. То есть, после энного количества совместно-выпитого алкоголя… А что здесь, собственно, такого? Весьма эффективный и действенный способ получения жизненно-важной информации. Причём, неоднократно и успешно проверенный на практике…
Он вошёл в KROA в двадцать пятнадцать. Проследовал в зал для курящей публики и мысленно запечалился: — «Откровенно негусто сегодня с народом. А знакомых, вообще, нет никого. Даже языком потрепать не с кем… Таксисты? Отсутствуют. Вернее, ещё трудятся в поте лица, обслуживая всяких и разных бездельников. И своих, и приезжих. Дай Бог, если через час-полтора заявятся… Ладно, дождусь Лиз. Может, у неё что-нибудь получилось. То бишь, рыжую липучку…».
Тим, смачно хрустя ржаными солёными сухариками, неторопливо выцедил банку крепкого австралийского пива, перекурил, потом покончил со второй банкой, мельком бросил взгляд на стрелки наручных часов и слегка забеспокоился: — «Без десяти минут девять, а Лиз всё нет. Хотя, что такое — для молоденькой и смазливой вертихвостки — двадцать минут опоздания? Так, ничего особенного. Обычная практика, надо понимать… А, с другой стороны, дело, которым мы сейчас совместно занимаемся, может быть весьма и весьма опасным. То бишь, с неприятными и опасными побочными моментами. Да я, собственно, и не за девицу беспокоюсь, а за напарницу. Не более того. Точка… Позвонить ей на мобильный? Пожалуй, не стоит. В том плане, что у меня нет даже малейшего желания — давать повод для колких реплик и язвительных насмешек… Эх, липучка рыжая. Навязалась, понимаешь, на мою брутальную голову…».
Он вышел из ресторана, мельком огляделся по сторонам и закурил. Над городом безраздельно царил призрачно-светлый полусумрак: закатное солнышко откровенно ленилось и поэтому ненавязчиво пряталось в низких кучевых облаках, легендарные «белые» ночи ещё только приближались, со стороны моря упрямо наползала лёгкая туманная дымка, а уличные фонари в Лонгьире по майскому расписанию (о, знаменитая норвежская бережливость!), зажигали только в десять вечера.
Справа мелькнула подозрительная тёмно-серая тень, а из-за угла ближайшего двухэтажного здания послышались неразборчивые тревожные звуки.
Тим, коротко выругавшись про себя и отбросив недокуренную сигарету в сторону, бросился вперёд, завернул за угол и…
Почувствовав спинным мозгом какое-то мимолётное движение над головой, он резко отпрянул в сторону. Бейсбольная бита, задев вскользь правое плечо, с хищным свистом рассекла воздух.
Отточенный пирует, удар, пирует, выставленный блок, удар, ещё один. Бойкий перестук — это бита, выпавшая из ослабевших рук нападавшего, покатилась по мостовой…
Их было трое — в неприметных весенних одеждах и с чёрными масками на лицах. Тот, что выронил биту, неподвижно лежал на тротуаре, безвольно раскинув-разбросав руки и ноги в стороны. А двое других, тоже уже получивших по увесистому удару, выжидательно застыли в сторонке. Один, неловко смахнув рукавом замшевой куртки кровавую юшку с подбородка, грязно и длинно выругался. А второй, нерешительно кашлянув, вытащил из кармана брюк какой-то небольшой продолговатый предмет.
— Щёлк! — угрожающе выскакивая из ручки, звонко оповестило светлое лезвие выкидного ножа, мол: — «Порежу, попишу и всё такое прочее…».
Тим, оскалив зубы, рыкнул — совсем и негромко, но с чувством, толком и расстановкой. Что называется, от всей брутальной Души.
— Цок-цок-цок, — пропели, встречаясь с мостовой, каблуки убегавших. — Цок-цок-цок…
— Деятели хреновы, — насмешливо пробормотал Тим. — Охреневшие в неумелой атаке.
Он, не теряя времени, подхватил под мышки незадачливого обладателя бейсбольной биты, аккуратно прислонил безвольное тело спиной к кирпичной стене дома, одним резким движением сорвал с лица нападавшего чёрную магазинную маску и, довольно вздохнув, прокомментировал:
— Утренний таксист, как, впрочем, и следовало ожидать…
Последовала серия звонких пощёчин, таксист послушно приоткрыл глаза, испуганно дёрнулся и монотонно забормотал: