— В кабинете сидел, задумался, — хмуро ответил Гаевой.
— Этот неприятный субъект уже ушел? — как бы между прочим спросила Нина.
— В самом деле неприятный, — пробормотал Василий Федорович. — Ушел, но еще вернется.
В дверь позвонили. Гаевой и Нина одновременно вздрогнули.
— Он же не может так быстро вернуться, — прошептала Нина и пошла открывать.
Однако Гаевой отстранил ее, открыл сам. Вздохнули с облегчением: пришла Катя. Как всегда оживленная, она принялась выкладывать совсем не интересные для Нины новости о Галиных поклонниках, челночных вояжах Галиного брата, пьяных соседях, затопивших Галину квартиру. Василий Федорович, не слушая, ушел к себе в кабинет. Нина показала ему вслед глазами и прошептала: «По-моему, у папы неприятности». «Ну, мало ли что», — пожала плечами Катя, продолжая тараторить. Речь свою она обильно пересыпала словечками молодежного сленга, что коробило Нину, особенно сейчас, когда и без того настроение было испорчено.
— Слушай, Катька, — не выдержала Нина, — ты можешь разговаривать по-человечески? Меня уже тошнит от всех этих «приколов», «обломов», «торчать», «кумарить», «тусоваться»… как там еще?
— Ой, филологиня, блюстительница чистоты языка! — фыркнула Катя.
— Не в этом дело. Как филолог я бы даже записала все эти словечки для потомства. Но как твоя старшая сестра… не хочу, чтобы ты стала как все. Должно же остаться у человека свое лицо или как?
— А оно у меня есть! — заявила Катя, взъерошив волосы.
Гаевой вошел в комнату и прервал их спор:
— Девочки, мне надо с вами поговорить. И очень серьезно.
Нина сразу поняла, о чем пойдет речь, а Катя, ничего не подозревая, включила магнитофон и пошла пританцовывать.
— Выключи музыку! — прикрикнул Гаевой.
Дочь нехотя повиновалась.
Когда Нина и Катя уселись на диван, Гаевой поставил стул сбоку от стола, — так, чтобы видеть лица дочерей.
— Что случилось, папа? — насторожилась даже Катя.
— Этот человек — Ярослав Торич — он завтра придет за ответом. А без вас, дочки, я ничего не могу решить.
— А что ты ему должен ответить? — спросила Нина.
— От него мне будут большие неприятности, если я не помогу ему в одном деле, — вздохнул Василий Федорович.