Новый калиф приказал построить на этом мысе павильон из глыб розового гранита. Он назвал его Дворцом Возмездия. Со своего места в тени под колоннадой он видел поверхность моря и наблюдал за длинными гибкими тенями акул, скользящих меж рифов внизу. Когда дворец строили, акул не было, но теперь они расплодились, и их хорошо кормили.

Заян аль-Дин ел спелый гранат, когда к нему привели еще одного военачальника его отца. Привели босого. Ему обрили бороду и голову, а на шею надели цепь, символ проклятия.

— Ты не был добр ко мне, Бин-Набула, — сказал калиф, — когда я был в немилости у моего отца, да благословит Аллах его святую душу!

Он выплюнул зернышко граната, и оно попало в лицо гордому старику. Тот даже не моргнул и продолжал холодно смотреть на своего мучителя. При прежнем калифе Бин-Набула командовал армией и флотом, у него была гордость воина.

— Ты называл меня толстым щенком. — Заян аль-Дин печально покачал головой. — Грубиян!

— Ты и есть толстый щенок, — ответил осужденный. — А с тех пор стал еще толще и отвратительней. Я благодарю Аллаха за то, что твой благородный отец не видит, какую чуму напустил он на свой народ.

— Старик, ты всегда был брюзгой, но я припас лекарство от этого порока. — Заян аль-Дин кивнул новому командующему армией. — Мои подружки внизу проголодались. Не будем заставлять их ждать.

Абубакер поклонился. Он был в сверкающих доспехах с вышитым шелковым клапаном на груди и в островерхом шлеме. Выпрямляясь, он улыбался. Улыбка на его лице с кривыми, как у барракуды, зубами была ужасна. Но Бин-Набула не дрогнул.

— Многие славные люди прошли этой дорогой до меня, — сказал он. — Предпочитаю их общество твоему.

Казни проводились ежедневно с первого дня воцарения нового калифа. Сотни некогда могущественных и влиятельных людей падали с утеса в поджидающую их стаю акул. У Заяна аль-Дина оказалась долгая память на малейшие обиды, и ни ему, ни его военачальнику Абубакеру не приедалось это развлечение.

— Снимите цепь, — приказал Абубакер своим людям.

Он не хотел, чтобы Бин-Набула утонул слишком быстро. Со старика сняли тяжелые цепи и провели к плахе.

— Обе ноги, — приказал Абубакер, и ноги старика положили на плаху. Абубакер сделал казнь еще более изощренной: с отрубленными ногами человек мог держаться на воде, но не мог плыть к берегу, а кровь привлекала и раззадоривала акул.

Он извлек саблю и взмахнул ею над ногами Бин-Набулы, оскалив в улыбке кривые зубы. Старый воин смотрел на него без тени страха.

Абубакер мог передать эту обязанность любому из своих людей, но действовать по приказу брата доставляло ему удовольствие. Он приложил острие сабли к лодыжкам старика и прищурился, рассчитывая удар.

— Одним ударом, — поторопил его Заян аль-Дин, — или я накажу тебя самого, брат мой.

Абубакер занес клинок, задержал вверху и резко опустил. Сталь свистнула в воздухе, разрубила плоть и кость и вонзилась в дерево плахи. Белая нога с синими жилами упала на полированный гранитный пол, и Заян аль-Дин захлопал в ладоши.

— Отлично! Сможешь повторить?

Абубакер вытер саблю шелковой салфеткой, которую протянул ему раб, и примерился ко второй лодыжке. Свист в воздухе, удар — и сталь глубоко вонзилась в дерево плахи.

Заян аль-Дин затрясся от хохота.