– Еще какое, – сказал Ру, поворачивая очередную картину к свету. – Вся русская история – это только одно большее сожаление.

– А вот это уже перебор, – сказал Феликс. – Не слушай его, Грегори.

– Это ты его не слушай, – проворчал Ру, опускаясь на пол рядом со стулом, на котором сидел Давид. – По-моему, наш друг и учитель скоро станет русским националистом, если его только МОСАД не остановит.

Ольга негромко рассмеялась.

– Я все слышу, – Феликс, не оборачиваясь, погрозил всем кулаком.

– Он все слышит, – сказал Ру, разводя руками и скорчив забавную рожу. – Мне кажется, в этом есть что-то подозрительное, когда человек все слышит.

– Перестань, пожалуйста, – попросила Анна.

– Молчу, – сказал Ру.

Похоже, чайник на плите не собирался закипать.

– И все-таки интересно, – вполголоса сказала Ольга. – Вы заметили? Когда человек умирает, все вокруг почему-то чувствуют исключительный моральный подъем, как будто выиграли в лотерею. Это почему так, интересно?

– Традиция, – сказал Ру.

– И при этом, довольно свинская, – добавила Ольга.

– И тем не менее, психологически вполне объяснимая, – сказала Анна, поднимаясь со своего места. В голосе ее опять прозвучал едва заметный лед, на который никто, кажется, не обратил внимания.

– Что еще? – Феликс оторвался от очередной картины. – Что объяснимая?

– Ничего.

Анна сделала несколько шагов по комнате, потом вновь опустилась на стоящий у стены стул и повторила:

– Ничего.

– Ни-че-го, – с удовольствием повторил Грегори – так, словно он сосал леденец. – Ни-че-го… Это значит…

– Ничего, – сказала Анна.

– Ничего, – кивнул Грегори с явным удовольствием.