Вскоре Карим услышал, как стала тихонько похрапывать и Фатма.
«Сжигать мосты», — подумал он. Эти слова донеслись эхом из прошлого. Армия, идущая в наступление, сжигала за собой мосты, чтобы не было соблазна отступить, бежать с поля боя. Но Карим все-таки чувствовал, что отступает. Бежит. Бежит от врага, которого сам толком не знает, сжигает мосты, чтобы этот враг его не нагнал.
Что это за враг, он стал осознавать только несколько лет назад: он понял, что дело в самой американской культуре, даже в тех ее аспектах, которые он в юности восхвалял и превозносил. Вот в чем, как понимал он теперь, все коварство: нужно достичь зрелости, чтобы научиться различать, когда свобода превращается во вседозволенность и безответственность, а зрелость — последнее, что ценится в Америке.
Трудно было собрать все в одно целое. Но некоторые образы все-таки особенно кололи глаза. Например, девочки-поп-певицы, Сюзанна их уже боготворит, а там — девчонки-подростки, которые словно соревнуются, которая из них больше смахивает на проститутку. А спортсмены, из которых Али делает идолов: наглые, безмозглые юнцы с крашеными волосами, проколотыми ушами и все в татуировках. Да в такой обстановке Али вполне поверит, что жизнь, которую выбрал его брат, вполне нормальная, даже похвальная.
С Джорди уже ничего не поделаешь, и Карим даже себя винил в этом. Но Али и Сюзанна должны этого избежать.
Самое главное, они никогда не станут полноценными членами даже этого общества, не признающего корней. Он почувствовал это на себе после одиннадцатого сентября. Прежде в банке, где он прослужил десять с лишним лет, к нему неизменно относились с уважением. Он неофициально считался «арабским отделом» и вел дела со всеми крупными компаниями на Ближнем Востоке. Но после того, как рухнули башни Всемирного торгового центра, он обнаружил, что и он сам, и его клиенты стали объектами тщательной проверки — спецслужбы выясняли, не причастны ли они к террористическим организациям.
И для детей наступило тяжелое время — они терпели нападки одноклассников, видели, что показывают по телевизору.
Нет! Америка их никогда не примет. Уж лучше он, пока не поздно, переселит их на новое место. А что касается Дины — что ж, рано или поздно все как-то устроится. Он приложит к этому все усилия.
Проснулся он, когда в иллюминатор попал первый луч восходящего солнца.
Глава 4
В лифте Эм надела темные очки — на случай, если внизу, в холле, караулит какой-нибудь любитель автографов. К Дине в Верхний Вест-Сайд она поехала на такси.
Она позвонила по мобильному домой. Коротко рассказала, что стряслось с Диной, а когда вернется, не сказала.
Ее сын Майкл устроил вечеринку — пригласил нескольких одноклассников, так что беспокоиться было не о чем.
Но после того, как она поговорила с сыном, до нее вдруг окончательно дошел ужас случившегося. Ведь Дина, может статься, увидит Али и Сюзанну только через много лет.
Она попыталась представить, что бы с ней было, если бы отец Майкла увез ребенка, но не могла. Габриэль Леблан при всех его недостатках был человеком неплохим, хотя и довольно безответственным. Изредка звонил, переводил деньги, посылал открытки — вот и все. Да и куда бы он мог увезти Майкла? Да она бы их везде нашла. Да, зайдеко — стиль, в котором он играл за несколько долларов и бесплатное пиво в захолустных танцзалах южной Луизианы, — сейчас снова вошел в моду настолько, что Габриэль мог получить контракт и в Монреале, и в Париже — городах, которых он, когда они с Эм познакомились, даже не знал. Но он бы никогда не стал там жить. Нет, дальше Луизианы он никогда не забирался.
Такси остановилось у особняка Ахмадов. Машина Сары уже стояла на обочине.
Дина с Сарой обосновались на кухне. Сара быстро прочитала письмо и сказала только:
— Каков подлец! — а потом заварила им с Диной крепкого чая, перечитала письмо и повторила: — Законченный подлец!
— Я и сама так подумала, — сказала, попытавшись улыбнуться, Дина. — Но вы же понимаете, доктор, как важно проконсультироваться со специалистом.
Сара расхохоталась: то, что Дина даже в такой тяжелый момент пыталась шутить, было хорошим знаком.