– Э, что об этом говорить! Разве можно брать деньги с людского горя? Когда людям некуда преклонить голову! У нас места сколько угодно, и все в доме есть (тут старуха отвернулась и поплевала, чтобы не сглазить), так мы еще будем брать деньги? Идите себе отдыхать, дочкина дочка подаст вам самовар и что надо. И прежде всего обсушитесь и ни о чем не беспокойтесь. Какие там деньги!

Мы растроганно протестовали.

Я смотрела на эту удивительную женщину со старозаветным париком на голове (парик был фальшивый, просто черная повязка с белой ниткой поперек, изображающей пробор).

– Мы же не можем пользоваться ее великодушием, – сказал Аверченко Туськину. – Надо непременно ее уговорить.

Гуськин загадочно улыбнулся.

– Этт! На этот счет можете быть спокойны. Ну, я вам говорю.

Больше всех взволновалась Оленушка. Со слезами на глазах она сказала мне:

– Знаете, мне кажется, что Бог послал нам это путешествие, чтобы мы увидели, что есть еще на свете добрые и великодушные люди. Вот эта старуха, простая и небогатая, с какой радостью делится с нами своими крохами и жалеет нас, чужих людей!..

– Удивительная старуха! – согласилась я. – И что удивительнее всего – лицо у нее такое… не особенно симпатичное…

– Вот как не следует судить о людях по их внешности.

Мы обе так растрогались, что даже отказались от яичницы.

– Бедная старуха, отдает последнее…

Между тем Гуськин со стариком, не теряя времени, стали хлопотать, чтобы раздобыть необходимые бумаги и завтра же ехать дальше.

Сначала старик ходил куда-то один. Потом повел Туськина. Потом оба вернулись, и Гуськин пошел один. Вернулся и сказал, что начальство требует, чтобы Аверченко и я немедленно явились к нему лично.

Было уже одиннадцать часов, хотелось спать, но что поделаешь – пошли…

Мы смутно представляли себе, что за начальник нас ждет. Комендант, комиссар, хорунжий, писарь, губернатор… Сказано идти – идем. Мы уже давно отвыкли предъявлять какие-либо права или хотя бы допытываться, куда, к кому и зачем нас тащат. «Везут, как телят!» – права была Оленушка.

Пришли к какому-то казенному учреждению. Не то почта, не то участок…

В небольшой выбеленной комнате за столом офицер. У дверей солдат. Форма новая. Значит, это и есть украинцы.

– Вот, – сказал Гуськин и отошел в сторону.

Покровительствующий нам старухин муж встал у самых дверей и весь насторожился: если, мол, чуть что – он шмыг за дверь, и был таков.