У костра и в палатке никого не оказалось.

Волк обежал стороной опасное для него место и отыскал клад, куда уже обитатели этой укромной долины протоптали заметную дорожку. В глубоком и мокром ущелье сохранился еще приличных размеров снежник, сверху его заботливо накрыли ветками, чтобы не так быстро таял. От снежника исходил сильный запах парного мяса. Хранилище!

Темуджин заметался. И мясо бросить жалко, но и бывшую хозяйку как-то предупредить надо…

Неожиданно накинуло сильным запахом чужих людей, хотя нет, один из них был ему определенно знаком еще по той давней встрече у затерянного в горном ущелье балагана…

По лесу пробирались двое. В распахнутых теплых куртках, без головных уборов, со слипшимися от пота волосами. За их спинами возвышались тяжелые рюкзаки. Люди тяжело дышали и то и дело поправляли на плечах короткую жердь, на которой несли что-то тяжелое и мохнатое, свернутое и перетянутое веревкой. На Темуджина нанесло резким и неприятным запахом медведя. Он громко чихнул в кустах и прижал нос к земле, но люди не услышали его. Едва передвигая ногами от усталости, они шли к палатке.

Темуджин пропустил их и пошел следом…

Людмила не пошла по торной тропе, что выводила ее напрямую к тракту. Зачем ей людская дорога, по сторонам которой мертвая зона для диких животных.

Она свернула влево, поднялась по чавкающему мху на гору и тронулась через лес поперек склона, как ходят охотники: пересекая все звериные тропы, ведущие с высот к воде. Так было интереснее. Идешь, словно книгу читаешь…

Кедровый лес весело гудел от ветра. Этот напористый воздушный поток с северо-запада делал сейчас доброе дело: очищал кроны от сушняка, непрочных и поврежденных веток. Раскачивались кедры, сверху сыпалось все ненужное и отмершее за зиму, деревья свободно махали тяжелыми ветвями и шумели. Иной раз валились, отстояв свой срок. Тогда по лесу разносился тяжелый удар или треск разлома. Каждому – свое!

Ближе к полудню ветер стал стихать. Людмила поднялась еще выше по хребту, решив проверить попутно опасный участок туристской тропы, который всегда обрушивался за зиму, а уж потом спуститься к месту обитания молодой медведицы…

Через час, перепрыгивая с одного камня на другой, она миновала широкую полосу курумника, опоясывающего горный склон. До берлоги оставалось метров сто, не больше. Слева от нее погромыхивал камнями ручей, да где-то впереди громко каркали растревоженные вороны.

Людмила пошла прямо на этот вороний гвалт. Дело верное: санитары леса нашли себе какую-то работенку.

Предчувствие не обмануло ее. Над южным склоном, где росли редкие пихты, кружили хищники.

Но то, что она увидела в следующий момент, могло бы привести в бешенство даже самое равнодушное, каменное сердце…

…Медведица, видно, не ожидала нападения. Пуля настигла ее почти рядом с берлогой. Но, судя по кровавому следу, она все-таки проползла с десяток метров, но так и не дотянулась до убийц. Следы крови и разбросанные вокруг внутренности говорили об одном: убийцы спешили и, вероятно, просто не заметили маленького медвежонка, притаившегося в кустах.

Всю ночь малыш, едва живой от страха, просидел у входа в берлогу. А утром, когда слетелось воронье, он, пораженный странным отсутствием всегда такой заботливой родительницы, злой от голода и встревоженный, все-таки продолжал сидеть возле берлоги и сердито клацал зубами, отгоняя наглеющих птиц.

Шорох веток и фигура человека, возникшая вдруг в десятке метров от берлоги, так напугали медвежонка, что он резко отскочил в сторону и, смешно мелькая пятками, бросился наутек и моментально залез на дерево.

– Вот оно что! – пробормотала с огорчением Людмила и тронула носком сапога усыпанные мухами внутренности. Не обращая внимания на медвежонка, затаившегося на вершине жиденькой пихты, она стала изучать следы и вскоре отыскала место, где сидели охотники. Здесь на глинистом грунте отпечаталась четкая елочка от резиновых сапог. Сапоги было разными по размеру, значит, охотников было двое, иначе им не унести сразу такую прорву мяса и медвежью шкуру.

Медвежонок продолжал упорно цепляться за редкую верхушку дерева. Женщина вернулась, глянула на деревце раз, другой…

– Сколько же можно! – Она тяжело вздохнула и скомандовала: – А ну-ка, орел, слезай вниз!