Реально требовалось полагаться на усилия дипломатов и разведчиков, которые помогли бы стране обеспечить доступ к ядерным технологиям и, как следствие, к ядерному оружию.

Начальник департамента министерства обороны Шимон Перес^[78] сосредоточил усилия на Франции, где в апреле 1955 года к власти пришло правительство социалиста Ги Молле. Париж в то время занял жесткую линию в отношении Алжира, что в какой-то мере перекликалось с антинасеровской политикой Израиля; для сближения имело значение и то, что в Израиле также было социалистическое правительство. Шимон Перес стал настойчиво просить разрешения у французов на покупку реактора и действовал одновременно как дипломат, разведчик и торговец оружием. Голда Меир^[79] жаловалась, что Перес превращает министерство обороны в параллельный МИД.

Но естественно, что для жалоб и протестов были более серьезные основания: Меир и «старая гвардия» правящей партии «Мапай» не считали, в отличие от Бен-Гуриона или Даяна, необходимым получение ядерного оружия для Израиля; спор о том, что такое атомная бомба — оружие возмездия, оружие сдерживания, фактор стабильности или действительная угроза человеческому существованию, — не завершен до сих пор.

Перес, однако, пользовался полной поддержкой Бен-Гуриона и мог продолжать свои усилия. Но в таком серьезном деле, как создание предпосылок распространения ядерного оружия, требовалось нечто большее, чем усилия одной из сторон. Согласие тогдашней Франции надо было купить — не за деньги, естественно; нужно было предложить французам нечто, отвечающее серьезным государственным интересам Четвертой Республики.

Этим стал вопрос о Суэцком канале, который теперь начал контролироваться Египтом.

Отношения Израиля с Францией в военном плане в тот период были настолько важны, что Бен-Гурион поручил их развитие министерству обороны.

Харел пытался доказать, что все тайные связи с иностранными государствами должны быть сосредоточены в руках «Моссада», но премьер-министр оставил французское направление за «Аман», военной разведкой.

Бен-Гурион обратился к генералу Даяну, к своему главному советнику по военным вопросам Шимону Пересу и даже к человеку, который пять лет назад организовал «бунт шпионов», — Ашеру Бен-Натану.

В тот период международная обстановка и ближневосточная ситуация складывались в некоторых аспектах весьма перспективно для Израиля.

Британский премьер Энтони Иден, люто ненавидевший Насера, надеялся восстановить британский контроль над каналом, который новый египетский лидер национализировал. Иден ожидал, что унизительное поражение приведет к свержению Насера — который, с точки зрения большинства европейцев, олицетворя арабский радикализм, направленный против интересов Запада.

Франция также была заинтересована положить конец «насеризму», вдохновлявшему Алжирский фронт национального освобождения, который вел борьбу с французскими оккупационными силами, — и, естественно, тоже была крайне заинтересована в восстановлении дешевого и удобного водного пути.

Французы рассчитывали на участие Израиля в этой войне и надеялись, что израильская армия сделает за них «грязную» рабо ту — вытеснит египетскую армию с Синайского полуострова.

И вот Франция стала вооружать Израиль для новой войны. Начиная с апреля 1956 года под покровом темноты в Израиль стали прибывать самолеты и суда с оружием: танками, боевыми самолетами, пушками и боеприпасами.

Для обеспечения этой операции требовалось тесное взаимодействие разведок; тогдашний шеф «Амана», генерал Харкаби, часто бывал в Париже и вел переговоры со своими коллегами во французских разведслужбах. Но этого было недостаточно. Для большей оперативности в Париж был направлен специальный представитель «Амана», «Красавчик Артур», бывший участник «бунта шпионов» Ашер Бен-Натан, который теперь занимал должность управляющего одной из израильских государственных компаний в Африке^[80].

Несмотря на попытки Харела сохранить за «Моссадом» функцию поддержания связи хотя бы с гражданскими разведслужбами, ему пришлось уступить тем, кто готовил планы этой войны.