Заведующий политико-административным отделом Осип Пятницкий поднялся из-за заваленного бумагами письменного стола и подошёл к окну кабинета на самом верхнем четвёртом этаже здания, выходящего на Старую площадь и Ильинский садик. Сплошной поток трамваев, автобусов и машин и конных повозок запрудил проезжую часть, замедлив их движение до такой степени, что пешеходам не составляло никакого труда проскальзывать между ними, вызывая отрывистыеые гудки раздражённых водитетелей и испуганное ржание лошадей.

– Везде жизнь кипит… – Вырвалось у него вслух, единственный его слушатель – портрет Ленина на стене согласно промолчал.

«… а у нас до полудня как на кладбище».

В последние годы партийные органы как-то сами, без всякого распоряжения сверху подстроились под режим работы Сталина (позднее начало – позднее окончание), лишь он, один из старейших членов партии, чей стаж исчислялся с 1898 года («скоро сорок лет, хе-хе»), так и не смог перебороть свою многолетнюю привычку просыпаться с петухами, приходя на работу к восьми утра и уходя со всеми заполночь.

«И это называется работой»…

Пятницкий бросил раздражённый взгляд на кипы бумаг, не оставившие на столе ни одного свободного местечка.

«Жалобы, анонимки, доносы… Прокуроры кляузничают на органы, органы на юстицию, те на судейских. Ненавижу»…

Вся жизнь Осипа Ароновича с того самого 1898 года, когда он пришёл в революционный кружок, была связана с нелегальной работой: с организацией забастовок и демонстраций рабочих, затем в 1905 году доставкой из-за границы запрещённой литературы и оружия. Он неоднократно арестовывался охранкой, но благодаря своим навыкам конспиратора его личность никогда не была установлена жандармами. В 1917-ом Пятницкий ненадолго вышел из тени, возглавил отряд Красной гвардии в Москве, за ним был небольшой период легальной работы в Моссовете и снова почти пятнадцать лет на тайной службе в Коминтерне, где он возглавлял разведку и контрразведку. Чужие имена, чужие паспорта, чужие страны… Времени на учёбу не хватало. Так и остался недооучкой, точнее самоучкой, не довелось ему посидеть за школьной партой. «Вся жизнь в борьбе – покой нам только снится». До конца 1934-го…, когда Сталин неожиданно предложил ему высокий пост – Секретаря ЦК.

– От таких предложений не отказываются. – Уговаривала жена, уставшая от бесконечных отлучек мужа.

– Засиделся ты на одном месте, пора расти. – Советовали старые «друзья».

Не хотел уходить, но пришлось: уже тогда стало понятно, что секретари Коминтерна Димитров и Мануильский, готовые исполнить любой приказ Сталина, работать по старому не дадут. В ИККИ, да и в стране грядут перемены, связанные с ползучей сменой курса. Простые и ясные, закреплённые в ленинской конституции и вошедшие без изменений в программу Коминтерна от 1928 года, принципы: государства мира раскололись на два враждебных лагеря капиталистический и социалистический, СССР – оплот против мирового капитализма и шаг к Мировой Советской Социалистической Республике, отброшены в новой конституции. Страна медленно, но верно, сворачивает с широкого прямого ленинского пути на кривую оппортунистскую дорожку изоляционизма («построение социализма в одной отдельно взятой стране») под лозунгом: «Моя хата с краю».

«Что так и будешь со стороны наблюдать как Сталин и Ежов отстраняют от руководства „ленинскую гвардию“? Чем тогда отличаешься от соглашателей-меньшевиков»? Зазвонил местный телефон.

– К вам товарищ Рудзутак. – Раздался в трубке голос секретаря.

– Пусть заходит.

– Здравствуй, Осип. – Поздоровался от двери посетитель, плотный мужчина лет пятидесяти с густыми чуть седыми волосами, высоким лбом и светло – голубыми глазами, вопросительно глядящими на хозяина кабинета сквозь стёкла пенсне.

– Говори спокойно, Ян, у меня здесь прослушки нет, мои ребята в этом деле – самые лучшие.

Тот в нерешительности останавливается на полпути посреди кабинета и замолкает.