Пушкинский опыт прост и вместе неповторим, мгновенен. Та синхронность слова и события, которая отличает сочинение на любом языке, сделанное в момент перевода на этот язык Евангелия, и которая в высшей степени свойственна Пушкину, никак не может быть повторена. Это требует совместной веры сочинителя и слушателя в то, что сию секунду совершается чудо. Такое происходит один раз, и в этот момент как будто все времена открыты слову (пророка).
Но далее, если следовать этой логике, слово неизбежно должно отойти, отслоиться от оригинала, от события — от Пушкина. От полдня, от июля, от Рублева, от Кремля.
И слово отходит, делается само о себе, становится литературой: так начинается «русский август» — эпоха, которая после Пушкина и Серафима. Очень важно сознавать это «после», это положение на спуске после события.
Хорошо узнаваемое время — не столько веры, сколько слова о вере, грамоты верования.
Умная, книжная эпоха. Середина XIX века: царствие литературы, оборачивание всего и вся в слово. В бумагу, на которой написано слово, написан рецепт, совет врача, писателя-пророка-целителя.
Август весь в таких рецептах, в том числе праздничных. Неудивительно, что его открывают врачи.
Глава пятнадцатая
Три спаса
2 августа — Успение
— Батюшка август — Врачи — Три Спаса — Знаки осени — «Свет во плоти» (Преображение) — Успение — Ореховый, на воде —
Батюшка август крушит, да после тешит. Серпы греют, вода холодит.
Август — батюшка. Июль, скорее, брат. В августе время «перерастает» человека.
Его (как и света) становится меньше, зато оно делается старше, плотнее.
Пословица про крушит и тешит относится, скорее всего, к августу по старому стилю, который начинается 14 числа. Обобщает весь месяц.
Крушит: заставляет работать. После тешит урожаем.
*
Соображение о возрасте месяца весьма важно; тем более при переходе оного из одного поколения в другое — был месяц брат, стал отец. Можно представить, что в какой-то момент, допустим, в декабре, месяц становится дедом.
Занятно, что январь не ощущается новорожденным младенцем (сыном). В известной сказке о двенадцати месяцах Маршак разыгрывает идею разновозрастных месяцев (у него они братья, но эти братья выглядят как сыновья, отцы и деды). Причем автор достаточно точно, в соответствии с нашими неосознанными ожиданиями, присваивает тому или иному месяцу соответствующий возраст. Самый младший у Маршака апрель.
И вот этот батюшка август: он явно перешел рубеж поколений. Нам самим того хочется; время больше не ровесник человеку — на «спуске» года оно должно быть умнее его.
Врачи
Правильнее было бы сказать целители. Уже говорилось о рецептах. Август учит уму-разуму: внятным, «взрослым» способам духовной мобилизации. Время «роста» года, когда свет разворачивался сам по себе, силою природы, миновало. Ничего более не случится само собой. Наступил сезон умного делания, умной веры и, что не менее важно, осознанных способов ее проявления. Именно рецептов.