Как это ни странно, муж поверил. Наверное, потому, что за долгие годы брака изучил характер и привычки супруги вдоль и поперек. Ему было ясно: это не ложь и не фантазии. Конечно, сыграла свою роль и ссылка на княжеского духовника, с которым жена также поделилась этой новостью…
– Так ксендз ничего не ответил?! – на всякий случай переспросил пан Краливский, также глубоко озадаченный и, чего уж скрывать, испуганный.
– Ничего! Ни единого слова! – всхлипнула пани Катарина, терзая насквозь промокший платочек. – Велел лишь никому не рассказывать… А я…
– Законный муж не относится к категории «никому»! – наставительно заявил супруг. – А теперь помолчи немного, не реви! Надо подумать… Дело-то такое – сам дьявол ногу сломит…
– А-а-а! – взвыла пани Катарина так, что управитель чуть не подпрыгнул. – Не поминай его, не поминай!
– ….! – только и смог произнести пан Адам, когда сердце перестало бухать в груди кузнечным молотом и дыхание восстановилось. – Помолчи, холера, пока добром прошу!!!
Тадеуш после недолгой паузы кивнул:
– Я исполню приказ ясновельможного пана первого советника. И… – договорил он чуть дрожащим голосом, – и человека, которого я беспредельно уважаю, другом которого хочу называться. Даю слово шляхтича, что княжна Милославская с этой минуты мне как сестра, и ни о чем большем я не посмею даже мечтать… Хотя, Езус свидетель, мне будет очень трудно сдержать себя! Но шляхетское слово крепче алмаза. Пану Анджею не о чем беспокоиться. Клянусь спасением души!
Голос его дрожал все сильнее, на глазах блестели слезы, но смотрел он прямо на меня, не отводя взгляда. И это был взгляд надежного, честного человека, к которому ты не побоишься повернуться спиной в бою…
Я, улыбнувшись, протянул ему руку, Тадеуш крепко ее пожал.
– Ну как, мы поняли друг друга? – Анжела испытующе смотрела на полячку.
Агнешка молча кивнула.
– Поверь, так будет лучше! Для тебя, для меня, для твоего Тадика… Для всех! Как говорят у нас, «лучшее – враг хорошего».
– Это еще одна московитская поговорка? – тихо спросила Агнешка.
– Да, – улыбнулась Анжела.
Глава 39
Траханиотова привезли на Красную площадь, когда уже смеркалось, и лютый зной начал понемногу ослабевать. Но людское море, раскинувшееся окрест, и не думало расходиться по домам. Еще не насытилось оно кровью, не задумалось: а ну как придется отвечать за все, что натворили? Хмель дикой вольницы, вырвавшийся из-под спуда, крепко ударил в головы…
– А-а-а!!! – взвился к темнеющему небу жуткий тысячеголосый вой, когда трясущегося окольничего вытолкнули из возка. И людская масса всколыхнулась, устремилась к обреченному с лютой руганью, гоготом и проклятиями. Если бы не тройная цепь стрельцов, выстроенная загодя, – порвали бы в клочья прямо на месте. А так – удалось сдержать, хоть и с великим трудом. И ценою малой крови: тех, кто своей ли волей, напором ли задних рядов налетел на острия стрелецких бердышей.
Петр Тихонович, стуча зубами и лишь чудом не опорожнив мочевой пузырь, затравленно озирался по сторонам. Хотел что-то сказать – не смог, внезапный спазм перехватил горло. Хотел бухнуться на колени – даже этого не сумел, словно судорогой свело все тело… С отчаянной надеждой смотрел в проем Фроловских ворот – совсем ведь близко, может, сумеют довести… А там вымолит пощаду у государя… Наверняка вымолит! Ну, грешен, во многом виноват… но не так же, как Плещеев, а тем более – Морозов! Лишь бы сдержали подлую чернь, пока за ними ворота не затворят…
Тут грянул зычный голос откуда-то сзади: