31

Юродивый забыл о прошлом. Видения прожитых жизней к нему уже не являлись; он не осознавал себя как отдельного человека, не знал – где он находится и что с ним происходит. Слабеющий мозг хранил лишь одно-единственное – женские глаза, наполненные состраданием. К ним он и тянулся, ничего не замечая и не видя вокруг. Неутомимо кружился по маленькой комнате, где наверху, на потолке, светило широкое застекленное окно.

У окна стояли люди и смотрели на суетящегося Юродивого. Он же их не видел, слепо тыкался в стены, шарил по ним руками, смазывая на ладони известку, бился головой в углы – искал, понуждаемый последним отблеском мысли, двери. Но двери в комнате заменяли окно в потолке. Юродивый кружил до тех пор, пока не обессилел. Задыхаясь, лег на пол, прижался спиной к стене. Голова и борода у него чесались, он ожесточенно скреб лицо и затылок скрюченными пальцами, и на плечах, на спине, даже на полу в комнате густо лежали волосы, словно он линял, как линяют собаки и кошки.

Люди, стоящие у окна, не уходили. Юродивый, наконец-то, заметил их и, смутно осознавая непонятную связь между собой и этими людьми, задрал голову и закричал, обнажая зубы:

– Она придет и спасет меня! Ей дано будет меня спасти! Глаза, глаза… Холодно! Ступень холодная! Кровь, кровь! О кровь она не замарается. Выстрадала! Вот она! – Вздернул руку и вскочил. – Идет! – Побежал, побежал вдоль стен, ощупывая их ладонями, ничего не нашарил и остановился. – Звезда загорится! Выведет! Бело-бело!

Не останавливаясь, он метался в тесной комнатке и кричал, срывая голос, бессвязно и непонятно, пока не закашлялся. Снова прижался к стене, отхаркался и стал чесать голову. Из-под пальцев сыпались волосы. Он их не замечал и не стряхивал. Взгляд иногда поднимался к окну, натыкался на людей, и Юродивый сразу сжимался, подгибал ноги в коленях, сутулился, будто хотел стать маленьким и спрятаться. Но прятаться в двухметровой комнате было некуда.

Наверху, у стеклянного окна, стояли Полуэктов и Бергов. Они специально приехали, чтобы посмотреть на Юродивого. Смотрели, и им казалось, что сейчас что-то непременно случится, и он станет прежним. Но с Юродивым ничего не случилось. Он покричал еще что-то невразумительное, яростно почесал голову и лег на пол, лицом к стене.

Полуэктов и Бергов отошли от окна.

– Твоя супружница рядом. Хочешь посмотреть?

– Нет, – спокойно сказал Полуэктов. – Не хочу. Во сколько сегодня вечер?

– В двадцать часов, как всегда. Я буду рад тебя видеть. Кстати, у меня есть сюрприз. На вечере узнаешь. – Бергов чуть заметно улыбнулся бескровными губами. – И еще один сюрприз будет завтра. Готовься. У нас много дел впереди. Очень много.

Они миновали длинный коридор, где через каждые два метра светило стеклянное окно и где под каждым окном находились безумные. Смеялись, плакали, говорили, молчали, буйствовали, но когда Бергов дошел до середины коридора, они все воспрянули, и невидимая искорка, проскочив по щелям-комнаткам, сбила разные голоса в одно целое.

И оно, единое, запело в несколько сотен глоток с такой силой, что задребезжали окна:

– Боже, прорабов храни…

Бергов продолжал улыбаться. Не сбиваясь с шага, он плавно помахивал руками, словно дирижировал безумным хором.

Полуэктов смотрел себе под ноги и все равно спотыкался на ровном полу.

– А ты знаешь, – заговорил вдруг Бергов. – Меня сейчас осенило! Я тут поинтересовался на досуге и выяснил… оказывается, слово «юродивый» имеет два значения, первое – это когда человек действительно не в своем уме, а второе – когда он сознательно притворяется, что сошел с ума. Вот и получилось, что мы из одного значения переставили его в другое. Никакого насилия. И самое главное – надо его сегодня же выпустить. Ничего странного! Наоборот – закономерно. Объявим, что мы его вылечили, что он сейчас опасности не представляет, и пусть уходит. Такой, какой он сейчас есть, он не опасен. А умрет своей смертью и больше сюда уже не вернется. Ни-ког-да!