– А если и видел? – Пожал плечами Лакшин, – Осужденный в побег собрался.
Залез на крышу, оступился, и вот он… – Кум махнул рукой в сторону трупа.
– Ну, это для начальства… – Недовольно скривился Семёнов. – Кстати, Михаил Яковлевич, мёртв он давно? – Обратился ДПНК к начальнику медчасти, капитану Поскрёбышеву.
– Часов несколько… Судя по крови… – Пожал плечами медик, – Точнее не скажешь. Экспертиза нужна.
– Когда мы ходили – все были на местах… По счёту…- Встрял в разговор начальства ошивавшийся поблизости Черпак.
– Все по счёту… – Передразнил майор Семёнов. – Давай, бери кого хочешь, чтоб через пять минут тут никто не болтался…
Прапорщик исчез, а ДПНК хмуро посмотрел на Лакшина.
– Вот что… – Наконец проговорил Семёнов, пристально разглядывая асфальт у себя под ногами, – Носом землю рой, а чтоб к вечеру я всё знал! Ясно?
– Самому любопытно… Вроде побегушников не намечалось…
– Это я и так знаю… – Поморщился ДПНК. – Короче, всех дятлов своих протряси! Блатных! Кто там у тебя ещё в кукушках ходит?.. Понял!? А я, – Добавил Семенов так тихо, что слышать его мог только Лакшин, – в то что это бегунок – не верю. Хоть режь…
Мне правда нужна… Правда!..
И ДПНК майор Василий Семёнович Семёнов грузно затопал к вахте.
3.
Зеки и Куль.
Над старым монастырём, превращённым в исправительную колонию, проплывало однотонное серое утреннее небо. Воздух, наполненный мелкой водяной пылью, заполнял слабые зековские лёгкие, заставлял перхать, придавал первой сигарете мерзкий прелый вкус.
Наверное, в том, что обитель удалившихся от суетного мира стала служить застенком, был какой-то высший смысл. И там и здесь людей изолировали от общества, ограничивали во всём и лишь мысли их не были подвержены строгой цензуре. И монахи, и зеки должны были работать, чтобы поддерживать своё существование. Одни, правда, лелея надежду на скорейшее освобождение, а другие зная, что лишь смерть принесёт им свободу от того, что их окружает и перенесёт в царстивие небесное. Но для зеков рай находился на земле.
Начинался он сразу за монастырской стеной, и название имел не такое впечатляющее, на первый взгляд. Раем для зеков была воля.
Об этом размышлял бесконвойник Куль. Он, свежевыбритый собственным "Харьковом", умывшийся и пахнущий хвойным мылом, сидел на корточках, прислонившись к кирпичной стене своего барака. Стена за ночь промёрзла и холодила спину даже сквозь толстый свитер и телогрейку.
Впрочем, бараком это здание называли лишь по какой-то странной привычке.
Раз живут там зеки – значит – барак. На самом деле это было монументальное четырёхэтажное сооружение, изогнутое буквой "П". Осужденные, правда, занимали только три нижних этажа. Четвёртый возвышался над крепостной стеной настолько, что из его окон можно было увидеть волю. Администрация колонии не могла позволить своим подопечным такой роскоши и последний этаж, раз и навсегда, был наглухо замурован.