Надим медленно приближалась к дочери.

— Можно мне тигра?

Мона упрямо покачала головой:

— Он успокаивается только у меня. Его легко напугать. Его бросила мама.

Надим не могла сдержать слез. Красивее Моны не было никого на свете. Ее любимая дочь. Чудо Каны. Дрожащим голосом Надим повторила:

— Отдай маме тигра сейчас же. А то мама разозлится. Страшно разозлится!

Мона увидела мамины слезы. С тревогой посмотрела на бабушку. Услышала ее молитвы. Тут она вытянула руку с тигренком. Нет, не с тигренком. С банкой. Нет, не с банкой. С израильской кассетной гранатой. Надим не сводила глаз с лица дочери. Их ладони встретились. Как будто напряженные нервы на руке матери, пульсируя, тонкими нитями потянулись к девочке. Надим задержала дыхание и обхватила холодную гранату пальцами.

Чай в чашке уже давно остыл. Люди приходили и уходили. Все сделалось далеким. Больше его не интересовало. Он был опустошен. Остыл, как чай. Умер. И все же продолжал мучительно жить. Остался один. В маленькой чайхане за столиком у окна сидел только его футляр. С пустым взглядом и в мятой одежде. С взъерошенными волосами. Он был испачкан. Снаружи и изнутри.

Он не знал, как давно напротив него сидит пожилой мужчина в черной одежде. Не знал, откуда и зачем он пришел. Дружелюбными глазами старик спокойно смотрел на его холодную оболочку, а потом накрыл его руку ладонью. Морщинистой и теплой.

— Самир Мустаф.

Самир вздрогнул, услышав собственное имя. Как гласит Коран: «А ведь над вами есть хранители — благородные писцы. Знают они, что вы делаете. Ведь праведники, конечно, в благодати!».[1]

Так они сидели — старик и футляр. Самир не знал, сколько. Может, час. Может, неделю. Чайхана располагалась наискосок от больницы «Хирамшюкхюсет» в городе Тюре. Жаль, что Самир не посетил этот город вместе с ней. Не показал ей руины ипподрома и красивую триумфальную арку. Не сводил на пляж искупаться.

Во рту появился кисловатый привкус. Старик встал и взял Самира за руку. Поднял его. Скованно двигаясь, Самир покинул вместе с ним чайхану. Он не видел улицу, машины и людей. Не слышал шум. Лишь одна картина преследовала его, снова и снова вставая перед глазами. У его дочери не было лица. Оно исчезло. Они исчезли.

Мустаф подошел к ожидавшей его машине. Кто-то открыл дверь. Мужчина говорил мягким голосом:

— Здесь тебе больше нечего делать. Но у тебя есть иные дела.

Самир опустился на заднее сиденье. Старик остался снаружи и закрыл дверь машины. Автомобиль тут же въехал в оживленный поток. Под зеркалом заднего вида качалась выцветшая фотография футболиста Роналдо. Самир закрыл глаза.