Надо было мне отдернуть занавеску — имел бы удовольствие увидеть обнаженную горгону. У нас был такой обычай, когда я делал вид, что хочу застать ее врасплох, а она… ну да ладно. Сейчас больше всего меня мучает то, что все наши перепалки идут по одной и той же наезженной колее и никак не могут свернуть.

Я придерживался буквализма и здравого смысла, но ни то ни другое в подобных ситуациях не работает.

— Даже на минуту? Господи, да ты здесь торчишь уже полчаса…

— И что?

— …а я не собираюсь захватывать твой театр военных действий. Я всего-то зашел взять бритву. Никак иначе я не мог до нее добраться, разве что дыру в стене просверлить.

— Мог бы и подождать.

— Я всегда тебя жду. — И это правда, хотя она заявляет, что всегда ждет меня. — Не понимаю, почему мы не можем вместе находиться в ванной. Знаешь такое слово — вместе? Кажется, мы этому учим нашего сына.

Молчание. Потом:

— Ты уже нашел бритву?

— Да. Но я не понимаю, почему нельзя просто…

— Нам обязательно сейчас говорить об этом?

— Нет, — сказал я, взяв бритву, и шнур потащился за мной, как дохлая змея. — С удовольствием поговорю об этом после дождичка в четверг.

Это объясняет, почему мы ехали к Мирноффам в гробовом молчании. У Джерри Мирноффа, коллеги по психиатрическому цеху, и его жены Кэти, иллюстратора детских книжек, был дом в Довкоте, самом роскошном районе Фэрчестера. Мы знакомы с Джерри еще с тех пор, как жили в Бруклине. Джейн и Кэти появились позже, хотя сразу же подружились, и, кстати сказать, Джейн никогда не упускала возможности купить книжку с иллюстрациями Кэти.

Колеса машины зашуршали, подъезжая к дому, освещенному поддельными японскими фонарями из камня. Дом задумывался как нечто фрэнк-ллойд-райтовское, но в результате получился низкорослый великан. Размах крыльев у него был действительно впечатляющий — под пятьсот квадратных метров. Мы припарковались, загородив два «шевроле», и вышли из машины, так и не сказав ни слова. Джейн несла бутылку божоле, как второго ребенка, который у нас так и не родился. На крыльце мы обменялись злыми гримасами с выражением «веди себя прилично».

У них был полифонический звонок, что-то напоминавшее мотив из «Инопланетянина». В дверях нас встретила Кэти в оранжево-желтом восточном платье, хотя современная эпоха давным-давно распрощалась с подобными нарядами и тужурками в стиле Неру. Она никогда не была худышкой, но теперь казалось, что ее тело как-то изменилось, хотя трудно было сказать из-за свободного покроя платья. Я прямо-таки чувствовал, как Джейн в ледянисто-голубой водолазке без рукавов и темно-синей юбке, наилучшим образом открывавшей ее натренированные теннисные ноги, думает: «Что же будет в следующий раз, гавайский халат?»

— Майкл! Джейн! — Джерри восторженно замахал руками, стоя у обшитой деревянными панелями стойки, вполне соответствовавшей ретроинтерьеру.

Гавайская рубашка висела на его костлявой фигуре, как на вешалке. Он тряс шейкер для коктейлей, громадную хромированную емкость, которую НАСА могло бы отправить на Луну вместо космического аппарата.

— Кажется, здесь все знакомы.

Фрэнсис и Фрэнсес Конноли, чета высокооплачиваемых юристов, Джейн как-то прозвала их «мистер и миссис Адвокаты». Оба в синих пиджаках, спины прямые как струнка. У них было двое идеальных детей, которые уже потихоньку начинали сутяжничать у себя в классе. Обычно Фрэнсес играла в теннис в паре против Джейн и проигрывала. На дальнем конце дивана развалилась Мэвис Тэлент, художница по керамике, партнерша Фрэнсес по теннису и главная причина их всегдашних проигрышей. Рядом с ней примостился ее муж Артур Шрамм, финансовый консультант. Всего от трех браков у них было трое испорченных детей. Они были одеты в рубашки, юбку и слаксы ярких основных цветов, их спины согнулись от многочасовой слежки за детьми. Но программа сегодняшнего вечера явно не предусматривала детей. Саманту, своевольную дочку Мирноффов на три года старше нашего Алекса, сослали в ее комнату с телефильмом о несовершеннолетних правонарушителях или чем-то еще в таком роде.

Джерри торжественно наполнил шейкер бомбейским джином, вермутом — вермутом скорее по названию, чем по существу, — и пригоршней кубиков льда. И стал подскакивать вверх-вниз то на одной, то на другой ноге, исполняя нечто вроде танца для заклинания алкоголя. Получившийся коктейль разлили по стаканам и раздали гостям, и он тут же подействовал. В ледяном мартини содержится что-то действующее на передний мозг, как заморозка, от него немеют нервы, которые контролируют запреты. На кофейном столике стояли закуски, в том числе соус из черной фасоли и кукурузы, который в то лето подавали везде, и я макнул в него кусочек начо, вроде как бросил якорь.