Но в чем именно проблема? Дело не в майонезе, и не во вчерашней перепалке из-за воспитания детей, и не в последнем равнодушном сексе, который у нас был в августе. Джейн всегда была личностью типа А, из тех, кто начинает барабанить пальцами по прилавку, если официант на тридцать секунд задержался со стаканом кофе навынос. Моя фамилия Эйслер, но Джейн оставила девичью фамилию, а ее девичья фамилия Эдж[2]. Подходит ей на сто процентов. Я не то чтобы совершенно спокоен, но я психиатр, и меня больше интересует процесс, чем результат. Я бы стал думать, почему официанту в кафетерии понадобилось больше времени на выполнение той же задачи, которую он выполняет каждое утро, — может быть, по дороге на работу у него что-то стряслось? Кажется, он произнес свое «Слушаю вас» с какой-то особенной интонацией?

У Джейн подобного рода интерес превращался во внимание, которое она уделяла своим прихотям и ежедневному тяжкому труду. Что до меня, то я не люблю эмоциональной привязчивости, мне этого хватает и у пациентов. Меня восхищает определенная самостоятельность в женщинах, а Джейн успевала поменять проколотую шину, пока я дозванивался в автосервис.

Когда-то, давным-давно, мы испытывали друг к другу любовь, которую Фрейд определяет как навязчивую идею и трансферентный невроз. Я поднял глаза и посмотрел на самую верхнюю полку, откуда давнишний снимок Джейн улыбался моей лысеющей темно-русой макушке. В первое время после женитьбы мы делали друг для друга разные приятные мелочи, например, могли почесать спину или приготовить любимое блюдо. Мы оба занимались своей карьерой, Джейн в компании «Америкорпс», а я сокращал часы работы в клинике, чтобы больше заниматься частной практикой. Бывали у нас и размолвки, но перед нами стояла общая цель: мы сами.

Я помню, как Джейн поднималась по служебной лестнице, рассказывала дома смешные случаи, которые происходили в офисе, например, как директора по персоналу застали полураздетого в лифте с подчиненным и он пытался сделать вид, что они всего-навсего решили поменяться галстуками. Я рассказывал ей самые занимательные случаи из своей практики. И мы нужны были друг другу не только в качестве слушателей, у нас был секс, потный и акробатический, потому что Джейн нравились позы, требующие физического напряжения. Мы оба не чуждались оральных удовольствий, а иногда немножко играли в садо-мазо.

Но с самого рождения Алекса наша семья неуклонно катилась под откос. Вот упрощенная схема: до Алекса мы отвечали друг другу любовью и находили время на спонтанные сюрпризы. После Алекса Джейн так беспокоилась о том, чтобы вернуться в прежнюю форму, и сделать для своего отпрыска все, что полагается, и работать в офисе, что я просто выпал из уравнения. А нехватка времени и сна окончательно лишила нас доброжелательности, и в конце концов я начал придираться к Джейн по любому поводу.

— Ты не могла бы выключать свет, когда уходишь из гостиной?

— Но я сейчас вернусь.

— Ты то же самое говорила час назад. И в следующий раз вымой за собой свою долбаную чашку.

Или, скажем, когда мы куда-нибудь ехали:

— Ты не можешь помедленнее? По-моему, мы проехали поворот на 90 шоссе.

— Я и так еду медленно. Ладно, посмотри по карте.

— Слушай, я не знаю, где мы сейчас находимся. Давай спросим на заправке.

— Нет, я здесь останавливаться не собираюсь.

Но чьи это реплики? Проницательные читатели догадаются, что я, как правило, действовал по домашнему, традиционно женскому шаблону — например, я всегда спрашивал дорогу, а Джейн воспитали так, будто это значило проявить слабость.

Наш переезд в пригородный дом ни капли нам не помог. Мы оба выросли в пригороде, и для нас он означал такое место, откуда хочется сбежать, но если твой ребенок достиг школьного возраста, то хорошая частная школа и безопасность маленького городка начинают казаться привлекательными. Конечно, у пригорода есть свои недостатки, например бесконечные общественные мероприятия, при том что оторваться как следует негде. Пригородная тревога? — вроде так называл это Джерри Мирнофф, и, возможно, был прав. Вдобавок в прошлом году Джейн переметнулась в «Халдом», транснациональную биотехнологическую компанию, где платили намного больше, но это был настоящий террариум. Возможно, в том числе из-за этого Джейн не захотела родить второго ребенка, а в моем сердце началась медленная утечка. Алекс был смышленым и одиноким ребенком, которому не помешали бы младший братик или сестренка.

«Не дни бывают удачными или неудачными, а годы», — говорил о семейной жизни мой дядя, теперь уже покойный, и широко разводил своими мозолистыми руками. Но провести так еще несколько лет — это было выше моих сил. Да, да, да, семейные консультанты завалили нас здравыми соображениями, на которые мы оба наплевали. Даже прекратили пререкаться. До следующего раза.

«Ты хочешь сказать, что она превратилась в стерву», — пробурчал Сногз. До сих пор я не обращал на него внимания, но теперь задумался. Иногда мне достаточно было увидеть, как она уходит в себя после ссоры, чтобы я целый день был на взводе. Почему я с этим мирился?

«Трус», — осклабился Сногз. Может, и трус, но не дурак. У нас не получилось бы гладкого расставания, наш разрыв был бы мучительным, и последствия изводили бы меня всю жизнь.

Главная моя черта — методичность. Иногда мне кажется, что я вполне мог бы стать бухгалтером, если бы цифры увлекали меня так же сильно, как механизмы психологической защиты. Из ящика стола я достал составленный на прошлой неделе список в два столбика, плюсы и минусы наших отношений, избитое клише, но иногда я сам советую пациентам составить такой список, поскольку даже простое записывание помогает прояснить дело.

Короткий столбик плюсов начинался словами «стабильное домашнее окружение» и продолжался другими малоромантическими фразами. Столбик минусов от «атмосферы недоверия» до «постоянной раздражительности» был гораздо длиннее и густо пересыпан недавними примерами из жизни, включая инцидент с майонезом. Но я мог только уставиться в листок, как будто где-то там написан ответ на мой вопрос: «Уходить или не уходить?»