– Почему?

– Хотим убедиться, что ты тот, за кого себя выдаешь. Это делается ради твоей же безопасности, Маркус. Предположим, ты ни в нем не виновен. Может быть, так оно и есть, но все же мне трудно понять, почему ни в чем не повинный человек хочет столь многое от нас скрыть. Но все же предположим это. Ведь ты и сам мог оказаться на том мосту, когда произошел взрыв. Там могли проезжать твои родители. Твои друзья. Разве не хочешь помочь нам поймать злоумышленников, покусившихся на твой дом?

Странное дело: когда она заговорила обо всех этих поблажках, я со страху чуть было не поддался. Мне почему-то стало казаться, что я очутился здесь неспроста, может быть, я и в самом деле что-то натворил и теперь должен хоть частично загладить свою вину.

Но как только она понесла этот бред насчет безопасности, ко мне вернулось самообладание.

– Уважаемая, – сказал я, – вы вещаете о каких-то нападениях на мой дом, но до сего момента единственная, кто на меня действительно напал, это вы. Мне казалось, я живу в стране, где главенствует Конституция. В стране, где у меня есть права. А по-вашему получается, что ради защиты моей свободы надо разорвать в клочки основной закон страны!

По ее лицу промелькнула тень раздражения, но тотчас же исчезла.

– Не надо мелодрамы, Маркус. Никто на тебя не нападает. Ты задержан правительством США на время проведения расследования. Мы изучаем подробности сильнейшей террористической атаки за всю нашу историю. В твоих силах помочь нам одержать победу над врагами нашей страны. Хочешь сохранить Конституцию в действии? Помоги нам поймать негодяев, взорвавших наш город. Итак, даю тебе ровно тридцать секунд. Разблокируй свой телефон, иначе тебя отведут обратно в камеру. Нам сегодня еще многих надо допросить.

Она посмотрела на часы. Я тряхнул кистями, погремел наручниками, мешавшими мне дотянуться до мобильника и разблокировать его. Да, я решился на это. Она показала мне, где пролегает путь на свободу – в открытый мир, домой, к маме и папе, – и тем самым подарила надежду. А потом пригрозила отослать меня в камеру, столкнуть с этого пути, моя надежда рухнула, и в голове вертелась только одна мысль – вернуть ее обратно.

Так что я гремел наручниками, силясь дотянуться до мобильника и разблокировать его, а она лишь сверлила меня ледяным взглядом и посматривала на часы.

– Пароль, – сказал я, наконец-то сообразив, чего она от меня добивается. Чтобы я произнес этот пароль вслух, здесь и сейчас, в присутствии ее коллег, и она могла бы внести его в протокол допроса. Ей мало было, чтобы я просто разблокировал телефон. Она хотела, чтобы я сдался. Признал ее превосходство. Выдал все свои секреты, все самые сокровенные подробности. – Пароль, – повторил я – и назвал ей этот пароль. Помилуй меня господи, я поддался-таки ее воле.

Ее губы растянулись в холодной улыбке – видимо, таким было у нее проявление триумфа. Охранники увели меня. Когда дверь закрывалась, я успел заметить, как она склонилась над телефоном и нажимает кнопки, вводя пароль.

Хотел бы я сказать, что заранее предвидел такой исход событий и создал фальшивый пароль, который отпирает самый безобидный и ненужный раздел. Но нет. Я, к сожалению, не настолько предусмотрителен и не настолько хитер.

Вам наверняка стало интересно, какие такие сокровенные тайны я храню у себя в телефоне, на флешках и в электронной почте. Что за секреты у обыкновенного пацана?

По правде сказать, особых секретов у меня нет, и в то же время их очень много. Изучив мой мобильник и флешки, вы узнаете, с кем я дружу, что думаю о своих друзьях, как мы вместе оттягиваемся и прикалываемся. Прочтете расшифровку всех наших электронных споров и электронных примирений.

Дело в том, что я никогда ничего не удаляю. А какой в этом смысл? Пространство для хранения стоит недорого, и мало ли когда мне вдруг захочется снова просмотреть все эти записи. Особенно воспоминания о всяких глупостях. Сидите, например, где-нибудь в метро, и поговорить не с кем, и вдруг на память приходит какая-нибудь недавняя ссора, и всплывают все гадости, которые вы кому-то наговорили. Вам наверняка тоже знакомо это чувство, правда? Но, заглянув в старые файлы, вы понимаете, что на самом деле все было не так плохо, как вам помнится. Вернуться и пролистать забытые страницы – хороший способ напомнить себе, что вы не такой паршивец, каким себя считали. Благодаря этому мы с Дэррилом ссорились и успешно мирились столько раз, что и не сосчитать.

Но и это еще не все. Я знаю, что к моему телефону имею доступ только я и больше никто. И к флешкам тоже. В этом помогает криптография – шифрование сообщений. Шифрование зиждется на строгих и суровых математических правилах, и мы с вами имеем доступ к тем же самым шифрам, которыми пользуются, например, банки и Агентство национальной безопасности. Иными словами, криптография для всех одна и та же, она открытая, общедоступная и может использоваться каждым. Потому она и распространена.

Когда ты точно знаешь, что в твоей жизни есть уголок, который принадлежит только тебе, куда не может попасть никто из посторонних, это дает потрясающее чувство свободы. Возьмем, например, наготу или отправление естественных надобностей. Каждый из нас время от времени обнажается. Каждый сидит на унитазе. И в этом нет ничего постыдного, ненормального или странного. Но если я вдруг издам указ, что отныне вы обязаны облегчаться исключительно в стеклянной витрине, установленной посреди Таймс-сквер, и при этом быть в чем мать родила?

Даже если у вас идеально сложенное тело – а многие ли могут этим похвастаться? – такая идея вряд ли придется вам по вкусу. Большинство будет громко протестовать. Или терпеть, пока не лопнут.

И не потому, что вы совершаете нечто постыдное. А потому, что это должно происходить вдали от посторонних глаз. Эта частичка жизни принадлежит только вам, и туда нет доступа никому.

И вот эту частную, только мне принадлежащую жизнь отбирали у меня кроха за крохой. Пока меня вели обратно в камеру, снова нахлынуло то самое чувство – ощущение, будто я получаю по заслугам. Всю жизнь я нарушал правила, и почти всегда это сходило мне с рук. Наверное, вот оно, торжество высшей справедливости. Мне воздается за все мои былые прегрешения. Как-никак я оказался на той площади именно потому, что тайком сбежал из школы.