Наргис и Хасан подошли к Генриху.

— Вы немного изменились, но я сразу вас узнал. Ведь вы были когда-то у меня с Ширин. Она вас ждет… — сказал Хасан, сердечно здороваясь. Удивленная их старым знакомством, Наргис с удовольствием подумала, что ей не нужно представлять своего товарища — она хотела побыстрее вернуться в Шираз. Достав из сумочки конверт, девушка сказала:

— Отец Ореша дал это для вас, деньги могут пригодиться.

— Нет, не надо, — ответил Генрих, — мне дал немного денег доктор Иоахим. Дал даже несколько золотых монет.

Генрих достал их из кармана; на его ладони золотистым блеском сверкнули солнечные лучи. Спрятав деньги, он достал из рюкзака несколько конвертов с написанными адресами.

— У меня к тебе просьба. Я написал их на всякий случай. Приклей марки и бросай в почтовый ящик по очереди, согласно датам. Это письма к моей матери. Запомнишь?

— Да, — ответила девушка и спрятала письма в сумку. Она очень спешила. — Прошу сердечно поздравить госпожу Ширин. Хорошей дороги!

Когда Наргис вышла из караван-сарая, Хасан и Генрих вошли в чайную и сели за столик.

— Уважаемый, будьте добры, отдохните здесь и подождите меня. Знаете, мы не часто приезжаем, чтобы продать свой товар и кое-что купить. Постараюсь как можно быстрее завершить свои дела, и через час двинемся в путь.

— Только, прошу, не покупайте лекарств, у меня в рюкзаке есть для вас целый набор, — сказал Генрих.

Сухое, все в морщинах, лицо Хасана засияло улыбкой.

— Я здесь покупаю мыло, индийский чай, чтобы в пустыне не парить трав, и немного тканей для наших женщин. А лекарства — это настоящий клад. Люди в пустыне всю жизнь не видят доктора. Спасибо вам, вернусь не позже чем через час…

С места, где сидел за столиком Генрих, виден был весь двор. Хозяин, старый седеющий человек, давно наблюдал за ним. Генрих тоже обратил на него внимание. Его лицо с беззубым ртом, запавшими щеками и застывшими в покорной, услужливой улыбке губами напоминало маску сатира.

— Мустафа! — позвал он своего помощника и тихо приказал: — Подай чай вон тому, — и показал головой в сторону Генриха, — англичанину и запомни его стакан, чтобы потом семь раз пополоскать его после этой британской свиньи.

Доктор Иоахим правильно заметил, что Генрих напоминает англичанина, но Генрих совершенно забыл об этом. Полностью поглощенный староперсидской архитектурой, он не слышал замечания хозяина чайной. Но это услышал двенадцатилетний мальчишка, голый по пояс, сидящий возле стены, а услышав, начал с большим вниманием наблюдать за Генрихом.

Освежающая прохлада в караван-сарае и горячий чай привели Генриха в хорошее настроение. Пил он маленькими глотками и незаметно наблюдал за сидящими возле стен, у края прямоугольного двора, кочевниками. Некоторые из них, подложив под голову только руку, спали на голой земле, а другие, прислонившись к стене, с наслаждением курили трубки.

В сонливую послеобеденную тишину вдруг ворвался звук множества колокольчиков. На большой двор вбежало стадо овец, за ними следовал пастух. На вид ему было лет около сорока, одет он был в потертую, с заплатками всевозможных цветов одежду, на голове была старая, грязная тюбетейка; его лицо, покрытое толстым слоем песка и пыли, походило на маску, в которой очень живо блестели только глаза. Пастух подошел к хозяину караван-сарая.

— Здесь ты не найдешь воды, — промолвил тот.

— Пусть мои овцы побудут хотя бы немного в тени, — ответил пастух. Он озабоченно посмотрел на свое стадо и вошел в чайную. Ему подали чай, и он начал громко хлебать горячий напиток, размачивая в нем сухари. Хозяин недовольно посмотрел на овец, которые громким блеянием и толкотней внесли хаос в этот тихий уголок. Пастух заметил его недовольство.

— Я привел сюда стадо, потому что ищу воду, — сказал он, оправдываясь.