– Где я? Почему я здесь один? Почему я бос? – удивленно задает себе вопрос Фархад, оглядываясь вокруг.

А где-то там, совсем близко, за соседним курганом раздается волчий вой. Фархад вздрагивает во сне. Резко начало темнеть. Жуткий вой повторяется снова и снова.

– Что происходит? Нужно побыстрее отсюда выбраться. Фархад пытается бежать в противоположную сторону. Острая трава больно колит голые ступни и мешает бежать, словно пытаясь охватить и спутать ноги. Фархад не обращает внимания на боль и пытается бежать еще быстрее. Сзади слышится шорох травы, будто крупный зверь бежит по его следу. Фархад в страхе боится оглянуться и делает еще один рывок вперед. Но то, неведанное никак не отстает, а наоборот, пытается настигнуть его и он уже всем телом чувствует жаркое дыхание зверя. В отчаяние, вконец запутавшись босыми ногами в высокой траве, Фархад падает на землю, переворачивается на спину и пытается как-то защититься. Неведомое, остановилось возле него и приняло очертание огромного черного волка, глаза которого словно огнем пытались прожечь Фархада. Завороженно глядя на него, Фархад Абу-Салим произнес трясущимися губами:

– Кто ты?

– Я Иблис, дух зла, коварства и тьмы. Я дитя, которое родилось, когда первый осенний лист коснулся земли. Я то, что сотворено Творцом из бездымного огня и света. Я существо, которому дарован вечный мир листопада. Я тот, который понимает, ценит и в тоже время боится вечности. Золотая пора года подарила мне невидимые крылья, на которых можно улететь в мечты. Я тот, кто сотворен Творцом, глядящим на меня сверху и тем, кто создал меня из-под земли. И потому, сколько бы ты не смотрел на меня и не думал обо мне, ты не найдешь даже намека на то, почему я здесь. Когда я снова растворюсь во тьме, ты не сможешь найти и крупицы праха моего, потому, что моя душа настолько плотная и необъятная, что кажется, будто у меня нет тела. Если ты считаешь, что, заглянув в мои глаза, ты увидишь там правду мира, то ты глубоко ошибаешься. Ты ничего не увидишь в них кроме холодной белой пустоты…

– Шайтан, оставь меня! Сгинь!

Фигура волка стала трансформироваться, приобретая очертания человека. Лица Фархад Абу-Салим разглядеть не смог, но вот глаза, они словно прожигали его на сквозь адским огнем. Фархад начал задыхаться.

– Оставь меня Иблис! Мне больно!

Хохот был ему ответом.

– Не надо! Сгинь, оставь меня! – повторял вновь и вновь Фархад.

– Не бей собаку, потеряешь друга! – грозно произнес Иблис.

Все померкло в глазах Фархад Абу-Салима, и только жуткий хохот стоял в ушах. Что-то холодное коснулось его щеки. Страх и страстная жажда жизни заставили, его разом напрячь все силы, и вскочить на ноги. Фархад Абу-Салим раскрыл глаза и начал всматриваться в углы красного зала Анжи-крепости. Из раскрытого окна, как и прежде, веял легкий июньский ветерок, который приносил одурманивающий запах акаций.

На широкой тахте, рядом с Фархадом, сидела его дочь, озорница Айгыз, она в страхе отодвинулась от отца и закрыла лицо руками. Фархад Абу-Салим встал с тахты:

– Что ты тут делаешь Айгыз? – недовольно задал он вопрос юной девушке.

– Я пришла тебя навестить, отец, ты спал, и я не стала тебя будить. Тебе, наверное, снился страшный сон, потому что ты махал руками, кричал и стонал, а потом, захрипел так, будто умирал. Я испугалась и дотронулась рукой до твоего лица.

Фархад Абу-Салим тяжело вздохнул:

– Хвала Аллаху, что, то, что я видел, привиделось мне только во сне. Но до чего было все реалистично. Иди к себе, Айгыз, мне нужно побыть одному.

Молодая девушка в темно-красном, до пят, шелковом платье, беспрекословно встала с тахты, и, звеня золотыми и серебряными украшениями на груди, послушно выбежала за дверь. Фархад проводил ее взглядом, затем развернулся и подошел к открытому окну. Давешний сон ни как не хотел выходить из головы. Фархад попробовал переключиться на другую тему. Сильно ныло левое бедро, немного скособочившись, он перенес центр тяжести тела на правую ногу.

– Опять дает о себе знать эта старая рана, – подумал он.

Эта застарелая рана была подарком от непокорных горцев, которые лет пятнадцать назад, подкараулили наместника во время охоты в одном горном ущелье. Тогда, тяжелая стрела пробила железные латы и глубоко вонзилась в тело. С тех пор Фархад Абу-Салим стал бесплодным, хотя оставался мужчиной. Поначалу он грешил на жен и поэтому стал все больше пополнять свой гарем, но все попытки оказались тщетны. Теперь, с головой погрязший в делах управления провинцией, в свои пятьдесят шесть лет, Фархад если и навещал жен, то только раз в декаду.