Виктор остановился. Он понял что слишком долго говорит один и это не вежливо. И вообще, такие откровения не подходят для подобного случая.

Он посмотрел не на Нику, а на Татьяну. Та встретила его взгляд, и Виктор прочел в карих глазах женщины одобрение, участие и еще что-то, чему он не мог подобрать слова.

— Я пойду, чашки помою, — сказала Таня и поднялась со своего места за столом. Она давно уже поняла, что сейчас ее присутствие здесь лишнее, что этот вечер и ночь особенные для Вероники и Виктора, и что сейчас между ними совершается такое, чему не должно быть свидетелей, пусть даже самых доброжелательных.

— Давай я помогу, — встрепенулась Ника. До этого она сидела неподвижно и как завороженная слушала Виктора, не хотела, чтобы он прерывал рассказ, но когда Вяземский замолчал, а Татьяна решила оставить их наедине, Ника испугалась.

— Нет уж, сиди, в таком платье, только чашки и мыть, — пресекла Татьяна попытку Вероники сбежать на кухню.

А Ника даже и не подумала, что сидит за чайным столом все в том же вечернем платье. Несколько часов назад она была рядом в Виктором совсем в другом мире и не могла вот так сразу перейти в привычный реальный, с обстановкой городской квартиры, чайными приборами и обоями в цветочек. Сколько бы сейчас Виктор не рассказывал об обыденности того, из чего рождаются чудеса, все равно не могла она до конца поверить. Нет, не все так просто, он не договаривает, не может открыть ей всего. А сможет ли? И когда? Она так хочет этого! Больше всего на свете хочет узнать и понять…

Таня собрала чашки, тарелки и вышла из комнаты.

Виктор задумался, он сидел спокойно положив руки на колени, не испытывая никакой неловкости ни от своего пребывания в чужом доме в столь позднее время, ни от вечернего костюма, совершенно не подходящего к обстановке.

Сейчас он был откровенен с этой девочкой. Вернее с самим собой. И что бы она ни спросила — он ответил. Возможно, это театр вернул ему способность к откровенности и открытию себя, или пришло время и спектакль лишь ускорил то, что непременно бы совершилось. Ведь в жизни каждого человека наступает время, когда приходится посмотреть в себя.

— Ваша мама пела в театре? — спросила Ника. Не только потому, что стремилась поддержать разговор в той же теме, она надеялась, что не ошибается и вопросом своим не нарушит того, что было сейчас в нем.

День за днем они встречались и каждый раз он уходил за ту черту, куда ей пути не было. Замолкал, прислушивался к самому себе и уходил. И вот сегодня мир его приоткрылся. Сначала из немногих реплик в театре, теперь из короткого рассказа за столом она начала узнавать Виктора.

— Да, она пела, тридцать лет. В ее трудовой книжке всего одна запись «государственный академический театр оперы и балета имени Кирова. Солистка оперы» Когда она в первый раз вышла на сцену Мариинки ей было двадцать пять, когда вышла в последний — пятьдесят пять.

— А потом?

— Знаете, есть хороший американский фильм «Леди Гамильтон». Там про адмирала Нельсона и женщину, которую он любил, но жениться на ней не мог. Когда Нельсон погиб, через много лет Эмма Гамильтон сказала о времени своего одиночества: «Не было потом».

— Я не смотрела.

— Если попадется обязательно посмотрите, там играет Вивьен Ли, старый добрый голливудский фильм. Я его очень люблю.

— Обязательно посмотрю, — Вероника сидела на диване и внимательно разглядывала свои пальцы. Она чувствовала на себе взгляд Виктора, но отчего-то не могла поднять глаза. Все тот же необъяснимый страх мешал ей. Чего она боялась? Этого Ника не знала.

На кухне Таня звякала чашками, потом вода перестала биться о раковину, скрипнул стул. Значит все дела по дому Татьяна закончила и, по своему обыкновению, села почитать.

Нике вдруг нестерпимо ярок показался свет люстры, хоть в ней было всего три плафона, да и лампы не такие мощные. Но сейчас лучше бы горел небольшой настенный светильник, а еще лучше — свечи на столе…

— Можно я погашу верхний свет? — спросил Виктор, как будто читая ее мысли.