Двенадцать египетских статуй из чёрного камня на лаконичных белых постаментах возвышались на фоне однотонных, пересеченных поперечными полосами стен. Две статуи обрамляли арку за которой начиналась серая мраморная лестница в два пролёта, остальные попарно застыли у полукруглых зеркальных дверей. Над каждой фигурой в белом лепном медальоне на голубом фоне помещались двенадцать аллегорических изображений — знаки зодиака.

С покрытого росписью потолка спускались фонари из стекла и бронзы, большие, но настолько тонкой работы и соразмерные, что казались очень лёгкими. Стеклянные подвески были закреплены на обручах и создавали зрительный эффект падающих капель. Лепной фриз соединял лаконичность стен и насыщенную роспись потолка многократным повторением правильных окружностей медальонов меньшего размера и разнообразием вертикальных и горизонтальных линий, собранных и расположенных не броско, но и не монотонно.

Глаз всё время находил новую красоту в этой линейности, но при этом не уставал, а прочитывал рисунок, как бы пропуская через себя неслышный, но ощутимый ритм. Чёрный мраморный пол служил фоном всей картины, а зеркальные двери, которые имели характерный вид «Павловских» дверей и окон Чарльза Камерона, с широким полукругом верхней рамы и симметричными лучами переплётов, создавали устойчивость и завершенность.

Зеркальные стёкла дверей преломляли и бесконечно увеличивали пространство, повторяли и множили чёрные статуи и голубые медальоны. Отражали свет и сами фонари. Круги и линии… линии и круги…и над всем этим властвовал покой.

— Павловск на редкость симметричен, это сразу ощущаешь, когда смотришь на здание дворца с центра площади, — тихо сказал Вяземский, — но он совсем не скучен, то же самое впечатление захватывает вас накрепко и здесь, при входе.

Ника только кивнула. Она стояла и осматривала вестибюль. Виктор не торопил её, он знал, что очарование этого перехода в мир Времени Дворца надо прочувствовать.

На лестнице мелодично прозвонили часы.

Вяземский ещё раз порадовался, что в музей они приехали в будний день, когда посетителей совсем мало. В египетском вестибюле были только он с Вероникой, да старушка смотритель у входа в личные комнаты императрицы.

— Особое значение в Павловске имеют светильники, а так же потолки, — продолжал вполголоса Виктор, — роспись, плафоны, лепка, оформление карнизов, по ширине и насыщенности лепнины и по рисунку свода можно сразу определить к какому периоду строительства дворца относится тот или иной зал. Например, этот вестибюль сильно пострадал во время пожара, восстанавливал его Воронихин, но изначально проектировал Чарльз Камерон. Именно Камерона можно назвать «отцом» Павловска, архитектору сделали заказ цесаревич с молодой женой, после того, как некоторое время пожили тут в летних дворцах. Хотя Камерон мог бы и больше построить тут, но Екатерина, то благоволила сыну, то упрекала Павла с женой в неумеренной расточительности.

— Так до Павловского дворца тут уже было что-то построено? — так же тихо, словно боясь спугнуть что-то, спросила Вероника.

— Да, два небольших дворца. Всё это имение Павел с женой получили после рождения старшего сына Александра, долгожданного внука Екатерины Второй. Место это так и называлось Павловское, в то время, а это было в семидесятых годах восемнадцатого века, на берегах реки Славянки шумел густой лес, охотничьи угодья окружали два первых дворца Паулюст и Мариенталь, около дворцов были устроены небольшие партерные сады, а так — кругом всё лес и лес.

Нельзя сказать, чтобы Екатерина поощряла Павла на большие траты по строительству, она вообще весьма стесняла его в средствах. Судьба Павла — это особый разговор, думаю, что мы ещё вернёмся к нему, но на момент постройки первых дворцов, Павел был молод — чуть более двадцати, полон надежд, прекрасно образован, красив, весел, общителен и без памяти влюблен в свою жену. Он был невысок, а его жена, ей едва исполнилось семнадцать, так вот — принцесса Вюртембергская была выше его на голову, что не мешало страстной взаимной любви супругов. Вообще не будь Софии-Доротеи, Павловск не стал бы таким, она до конца дней своих заботилась о дворце и парке, всё здесь несёт на себе отпечаток её особого романтического видения мира в сочетании с немецкой логикой и соразмерностью.

Ника уже не смотрела по сторонам, она смотрела на Виктора и внимательно слушала его рассказ. Вяземский понял, что она и час так простоит, не сходя с места.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍