Новая овация, подхваченная миллионными массами народа, длилась несколько минут.

Роне обнял и горячо поцеловал Омера Амечи и с чувством пожимал тянувшиеся к нему со всех сторон многочисленные руки членов Совета.

Когда шум несколько утих, старый ученый поднялся на высокую трибуну.

— Друзья и дети мои! — взволнованно начал он. — Судьбе угодно было, чтобы необычайная борьба миров окончилась нашей победой. И мы, и наши бывшие противники, в порыве общего безумия, получили много ран. Да послужит это ко благу тем и другим. Мы залечим эти раны и твердо будем надеяться и всеми силами стремиться к тому, чтобы будущее человечество не омрачалось больше братоубийственными истреблениями.

Мы победили. Мы жаждем видеть виновника нашего торжества, мы даже готовы сами создать его, — так велика потребность души излить на кого нибудь обуревающие ее восторги. Истинный виновник победы — ни я, ни он, никто в отдельности. Победил могучий гений народа, его глубокая вера в силу человеческого разума, его стихийное стремление к абсолютному благу всего существующего. Вот он стоит, этот многоликий победитель! — старый ученый широким жестом простер перед собой руки по направлению к раскинувшимся повсюду миллионным массам.

Снова торжествующий всплеск восторженных кликов затопил окрестности, долго не давая возможности продолжать речь. Когда гул несколько утих, Роне докончил:

— Что же касается меня и моего спутника, Гени Оро-Моска, или, вернее. — теперь уже можно сказать это, — моего старшего сына Гени Роне, воспитанного Федерацией и вплоть до последнего времени не подозревавшего во мне виновника его существования, — то мы, за время борьбы, уже дважды приобщились бы к великому Ничто, если бы не сверхчеловеческие знания величайшего ученого современности — Нооме-Мара, который не научился еще делить человечество на друзей и врагов, на своих и чужих, и которому, — как я, так и Гени, дважды обязаны жизнью.

Весь неисчерпаемый энтузиазм собравшихся обрушился на голову ученого марсианина.

Когда внимание всех отвлеклось в сторону Нооме, из толпы выделилась стройная фигура с ясным, лучистым взглядом, со спокойным, богоподобным лицом.

— Бесценный отец, разрешите обнять вас!..

— Кэн! — старик порывисто заключил сына в свои объятия. — Милый мой Кэн! Гениальный мой триумфатор! Ты видишь, я исполнил твою волю, как это ни тяжело было моему любящему отеческому сердцу. Я ни словом не упомянул о тебе, об истинном виновнике нашей победы. Дай мне еще обнять тебя, мой скромный гений! Не видя тебя, я уже начинал подумывать, что ты почему-либо не пожелал встретить твоего старого друга-отца.

— Отец! — с легким упреком бросил юноша. — Вам известны мои чувства к вам. А также известны и мои взгляды, не позволяющие мне выставлять себя на первый план…

— Дорогое дитя мое! По возможности, я щадил эту твою великую, благородную скромность, скромность истинного гения, но что же поделать с сердцем, которое разрывается от желания крикнуть на весь мир: «Вот он, наша гордость! Вот он, наш спаситель!»

— Пощади же меня, отец!..

В это время Лейянита, увлекла Гени в сторону, тихо шептала:

— Милый Гени. меня утомляет этот шум и блеск. Мои глаза закрываются от нестерпимого света, а сердце трепещет от твоей близости. Мне вспомнился Марс, с его задумчивыми, молчаливыми гротами… Серебряно-опаловые бассейны… Золотой полумрак…. Я хочу быть с тобой вдвоем, Гени…

— Яркая моя звездочка, ты затмеваешь весь этот блеск! — отвечал Гени. — Мы должны примириться с этим неизбежным торжеством, правда, несколько шумным, но вполне искренним. И на Земле мы найдем красоты, не уступающие задумчивым красотам золотистого Марса… Вот кончится торжество и…

— Мое сердце сжимает какое-то предчувствие…

Гени наклонился к своей подруге и шутливо проговорил:

— Не доверяй, Звездочка, такому несовершенному аппарату, как человеческое сердце.