— Боже мой! Какой ужас! Какой ужас!.. Что нам делать? Что делать?..
— И ведь расположилась, негодная, у самой двери, выйти нельзя, — злилась немка, более сохранившая самообладание.
— Я разобью окно и закричу на помощь, решил виолончелист.
— Хорошо придумали. Испугавшись шума, она нас проглотит, или искусает…
— Что же делать? — растерянно озирался артист.
— Знаете что? — сообразила немка. — Играйте. Змеи любят музыку… Я читала. Не нужно только ее раздражать. А тем временем кто-нибудь придет и выручит.
Виолончелист опасливо двинулся к своей спасительнице, обнял и запилил. Сначала неуверенно, больше на тремоло, потом оправился и заиграл смелее.
— Бравурнее… Что-нибудь веселое, — командовала находчивая Эмма Карловна.
Польки, вальсы, экосезы без перерыва следовали одни за другим.
Урчалович выбивался из сил. Когда музыка на минуту утихала, боа, свернувшаяся у двери внушительным мотком каната, приподнимала голову и не то угрожающе, не то поощрительно, шипела что-то по змеиному.
— Что-нибудь близкое ей, родное… американское, — дирижировала немка.
Неслись разухабистые матчиши, кэк-уоки. ту-степы…
В кухне бушевала пущенная во всю вода, слышно было, как она водопадом разливалась по корридорам.
Снизу в потолок неистово стучали.
На площадке, около кухни Эммы Карловны Шниц собралась недоумевающая толпа. Осторожно, через цепочку, заглядывали в щель двери, боясь промочить ноги, так как вода лилась уже на лестницу.
Неистово вопила о потоке в квартире и о причиненных убытках нижняя жилица. Послали за управдомом.
А в полуоткрытую дверь неслись разухабистые звуки негритянской музыки и слышался энергичный голос Эммы Карловны:
— Еще. еще!.. Веселее. Темп быстрее!.. Фортиссимо!..
Очнувшись от обморока, Павла Петровна Чикина спустилась вниз и прерывающимся голосом, бестолково и сбивчиво, рассказывала собравшимся о страшной гостье, — о змее в десять аршин длиной, изрыгающей огонь из пасти. Ее никто не слушал.
Явился управдом с дворником, сорвали цепочку с двери и все, шумной ватагой, по водному простору, направились в концертный зал.