Тилибом не только не поверил, он искренне пожалел своего друга. Ему слишком надоела сорокалетняя история этого горемычного изобретения. Сорок лет Кукс работал над утверждением теории, что звуки человеческого голоса и. вообще, всякие звуки запечатлеваются в виде особых невидимых бугорков на всех неодушевленных предметах, вблизи которых они издаются. Бугорки эти, по теории Кукса, сохраняются веками, и новые отпечатки звуков ложатся на старые слоями, как наслаивается пыль, песок и многие вещества в природе. В доказательство основательности своей теории, Кукс обещал изобрести аппарат, который бы расшифровывал наслоения звуков. И этот аппарат — в соединении с усовершенствованным, усложненным граммофоном, должен был восстановить слова давно-умерших людей, миллиарды слов ушедших поколений…

Задача, поставленная себе Куксом, была столь грандиозна и дерзка, что два короля (Кукс начал работу за десять лет до полного и всеобщего социалистического переворота в Европе) давали ему субсидию, а третьим королем, более нетерпеливым, он был посажен в тюрьму, _и только по настоянию королевы, отличавшейся добротой, переведен в сумасшедший дом.

Кукс-же, все-таки, не смущался и, освободившись от субсидий, тюрьмы и сумасшедшего дома, продолжал работать над изобретением и, как сможет убедиться читатель, добился таки своей цели.

«Граммофон веков» был закончен. Кукс не лгал.

Но старому лицу Кукса, изрытому годами, трудом, муками и гением, продолжала блуждать усталая и счастливая улыбка.

Тилибом стоял неподвижно и чувствовал, что его недоверие тает, как мороженное под весенним солнцем. В усталой улыбке Кукса было то, что убедительнее фактов и, во всяком случае слов.

— Покажи — же мне аппарат, Кукс, — сдался, наконец, Тилибом.

Но было поздно: Кукс уснул.

Счастливый изобретатель спал тридцать пять часов и проснулся от собственного крика — ему снилось, что кто-то ломает и топчет ногами его чудесное изобретение.

Он вскочил с глубокого кресла, в котором спал, протер глаза и оглянулся: в кабинете никого не было, и аппарат, над созданием которого он потратил почти всю жизнь, стоял с невинным, затаенным и равнодушным видом всякой машины.

Кукс вызвал по телефону Тилибома, и друзья приступили к осмотру и пробе чудесного аппарата.

Кукс необычайно оживился, бегал вокруг «Граммофона веков» и обращался к каждому винтику, как к живому существу:

— Ты успокоился, наконец. — погрозил он пальцем какому-то рычажку, похожему на полуоткрытый рот идиота. — Побежден, брат, а-га! Шестнадцать лет не покорялся, а теперь я тебя завоевал, хе-хе… Теперь ты на своем месте… Да. товарищ, терпение и труд все перетрут.

На вид «Граммофон веков» был неприятен — он напоминал гигантского паука, перевитого змеями-трубами. Из боков его, как мертвые рыбьи морды, неподвижно торчали широкие клещевидные рычаги. Всюду жесткой небритой щетиной волосатилась черная проволока, а к белой маленькой головке-верхушке машины с одним синим стеклышком-глазом была пристегнута большая и кривая раковина, похожая на ухо.

— Как тебе нравится? — потирал от удовольствия руки Кукс.

— Ничего, занятная штука, — неопределенно ответил Тилибом.

III. «Граммофон веков» на работе.

Щупальцы, рычаги и трубы аппарата были приспособлены для укладки в ящик-футляр. В ящике «Граммофон веков» имел вид аппарата и был весьма удобен для переноски.

— Где начнем? — спросил Кукс.

— Где хочешь. Но испробовать надо основательно. Спешить некуда, денег за это не дадут, патент тоже не нужен. Нужно только представить Академии, а для этого не мешает хорошенько испытать его…

Шутки Тилибома не отличались оригинальностью — денег давно уже не было в употреблении, патентов тоже и даже остроты на эту тему никого не смешили.