— Я знаю, что Бобби через Элиаса просил вас оправдать Сару, — сказала она. — Как далеко вы продвинулись?
Весьма далеко. Я добрался до суровой и грязной правды: Сара была не серийной убийцей, а проституткой, которую использовали.
— Не так далеко, как хотелось бы.
— Но после смерти Бобби вы прекратили работу?
Я хлопнул ладонями по столу, наклонился вперед.
— Да. Прекратил.
— Они говорят, Бобби убили. Вы, наверно, испугались.
— Еще как.
— Бобби тоже испугался. Потому и не сказал никому, что едет в Стокгольм.
Вот опять. Сигнал, предупреждающий, что я снова готов упустить что-то существенное.
— Кто-то наверняка знал, — сказал я. — Иначе он бы не погиб.
— Он, конечно, говорил Элиасу. Но не матери. И никому другому из своих приятелей.
— Кроме Эда, я полагаю?
— Нет, даже ему не говорил. Эд связал Бобби с Элиасом. А после уже не участвовал в происходящем. Держится в сторонке, всегда обтяпывает уйму собственных делишек.
Я снова воочию увидел перед собой Элиаса. Как он трясся от нервозности. Воспоминание вызвало такой страх, что подо мной буквально разверзлась пропасть. Я едва не вцепился в стол, чтобы не рухнуть туда.
— Элиас умеет держать язык за зубами? — спросил я.
— Да, безусловно. Он производит несколько грубоватое впечатление, но мы с Бобби ему доверяли.
Хотя он сидел в тюрьме, хотел сказать я. Хотя в юности — причем совсем недавней — обожал избивать людей в городе и за это загремел за решетку. Так что грубоватый — весьма мягкая характеристика.
— Малин, кто-то наверняка знал, — сказал я. — Наверняка. Подумайте хорошенько. Что было, когда Бобби приехал в Стокгольм? Он постоянно прятался в какой-то квартире или с кем-то встречался? Он рассказывал об этом?
У меня зазвонил мобильник. Громко, пронзительно.