Пока стремя под моей правой ногой не ушло вниз. Пока седло не съехало.
Я потеряла равновесие, съехав вбок вместе с ослабившимся седлом, и увидела несущиеся мне навстречу камни. Представилось, как моя голова раскалывается о них, словно яйцо о сковородку; от страха в ушах бешено стучала кровь.
И тут мои руки молниеносно рванулись вперед, я даже не представляла, что способна двигаться настолько быстро. Я ухватилась за гриву Неги и с поразительной легкостью подтянулась обратно — в тот самый момент, когда копыта лошади ударились о землю.
— Да! — Из моей груди вырвался ликующий смех. Хоть мне и не удалось вернуть картины прошлого, я впервые за несколько недель почувствовала себя по-настоящему живой. Как будто весь мир вдруг стал ярким и четким.
Плюс — у меня обалденные рефлексы. Может быть, в один прекрасный день мама расскажет мне, какую роль в недостающих кусках моей жизни играл спорт.
Кстати, о маме…
— Мила!
Попалась.
Я замедлила Негу до рыси. Когда мы приблизились к стройному силуэту у дороги, у меня внутри все сжалось.
Разумеется, мамино лицо сердечком было спокойным, как всегда; ни одной пряди белокурых волос не выбилось из привычного аккуратного хвоста. По скрещенным на груди жилистым рукам можно было понять, что она сердится, но больше ничто не выдавало ее реакцию. Я была разочарована, но совсем не удивлена.
Ничто не могло потревожить Николь Дейли, будь то серьезные травмы лошадей, за которыми она ухаживала, или стихийный переезд в другой штат, и уж тем более одна иногда непослушная, большую часть времени убитая горем дочь.
Когда я остановила лошадь, потянув на себя поводья, взгляд маминых голубых глаз за квадратными стеклами очков остался беспристрастным.
— Я уверена, что говорила тебе не ездить быстрее, чем шагом. В этом был хоть какой-то смысл?
Я спешилась, похлопала шумно дышащую лошадь по шее и выпрямилась:
— Никакого.
Мама так удивилась, что на миг ее брови поднялись над стеклами очков, и поджала ненакрашенные губы.
На меня внезапно нахлынуло удовлетворение, из-за которого я почувствовала себя виноватой.
— Ясно. — Она резко качнула головой и потерла тонкими пальцами лоб.
Затем мама протянула ко мне руку ладонью вверх — нехарактерный для нее умоляющий жест. Вдруг я заметила, что рука дрожит.