Я подняла воротник папиной рубашки и натянула рукава на кисти. Я планировала сесть и погрузиться в воспоминания, но не вышло. Из-за того, что рядом был Хантер, я чувствовала себя странно, словно незащищенной. Так что я просто закрыла глаза и подставила лицо под дождь, пытаясь сосчитать отдельные капли, легко, словно перышки, касающиеся моей кожи.

Через три минуты непродуктивных попыток я услышала, как зашелестели страницы комикса:

— Тебя же зовут Майя, правильно? — спросил Хантер.

Испытав неожиданный укол разочарования, я открыла глаза:

— Почти. Мила.

— Извини. Ми-ла.

Хантер старательно протянул мое имя, отчего в нем появилась мелодичность, которой я прежде не слышала.

Он рассеянно кивнул, продолжая барабанить пальцами по левому колену. Я ждала следующего вопроса. Вместо этого Хантер сгорбился и на секунду перестал барабанить, чтобы перевернуть страницу своего комикса. Я попыталась перевести свое внимание обратно на двор, на свои туфли, на что угодно, кроме Хантера, но задумчивый парень с намокшими растрепанными волосами и ростом метр восемьдесят оказался слишком заметным объектом, чтобы его игнорировать. Внезапно мне захотелось еще раз услышать, как он произносит мое имя тем же мелодичным голосом.

Ми-ла.

Я подавила стон. Отлично. Видимо, я заразилась у Кейли ее парнеманией.

Хантер запрокинул голову и закрыл глаза, давая мелким брызгам оседать на щеки и ресницы. Любой другой парень из нашей школы в таком положении выглядел бы глупо, как будто он специально рисуется. Хантер выглядел просто… умиротворенным.

— Тебе ничего, что дождь идет? — спросил он, словно в полусне.

Я взглянула на плывущую над нами серую массу. Тучи не пропускали ни единого луча солнца, отчего вся школа окрасилась в мутные депрессивные цвета.

— С ним даже легче.

Он мельком глянул на меня. Заметив удивленно приподнявшуюся бровь, я тут же пожалела о сказанном. Это было слишком откровенно. Вот-вот он посмотрит на меня с жалостью. Вот-вот…

Вместо этого он мягко улыбнулся:

— Ага, — только и сказал он и закрыл глаза.

Просто «ага». И всё. Но в одном этом «ага» я ощутила больше понимания, чем за целый час обеденной болтовни с друзьями Кейли.

От этого «ага» я почувствовала облегчение, словно я наконец-то наткнулась на кого-то, способного принять меня такой, какая я есть. Принять ту меня, какой я стала после Филадельфии, после папы — а не ту счастливую, ничем не обремененную, не сломленную девушку, которую все хотели бы видеть. Включая маму. Может, вот он, наконец, человек, с которым я могла бы поговорить. Вот только незадача — я никак не могла придумать, что сказать.

Я стала рыться в голове в поисках подходящей темы для разговора. Подумала о лошадях, но я не знала, ездит ли Хантер верхом или, как Кейли, считает, что лошади — «вонючие громадины с огромными зубами». Нет, мне нужно было что-то, что ему интересно.