Николас рассказал о том, что случилось потом на тайной квартире Проторова, не касаясь того, что произошло после поспешного бегства Николаса.

— Феникс был из “Тэнсин Сёдэн Катори”. — Голос Нанги был деланно спокоен. — Что-нибудь попало в руки Советов?

— Они видели документы, но у них некому было перевести иероглифический шифр.

— Понятно! — Нанги вздохнул с заметным облегчением.

— Я прочел этот документ, Нанги-сан. Я проник в тайну “Тэндзи”.

В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием невидимой воды.

Веки Нанги сомкнулись. На него навалилась неимоверная усталость, как если бы он был бегуном-стайером, который выложился до последнего в финальном рывке на ленточку, после чего ему сообщили, что дистанция продлена еще на милю.

Но вот его птичьи глаза открылись, и голосом, шелестящим, как бумага, он произнес:

— Теперь, когда в ваших руках есть необходимый рычаг, как вы поступите с этой информацией, если я не уступлю вашим требованиям?

— Мне позвонил человек по имени К. Гордон Минк. Он работает в правительстве Соединенных Штатов. Мы с ним некоторым образом знакомы: я выполнил одно его поручение... потому что оно совпадало с моими целями. Потому что я хотел спасти “Тэндзи”.

Нанги понимающе кивнул.

— Спасти от русских, конечно, как я понимаю. Но вы — гражданин Америки. Теперь американской спецслужбе стал известен наш сокровенный секрет. И они будут постоянно держать нас на крючке.

— Нанги-сан, — негромко возразил Николас. — Я сказал Минку, что Советам не удалось проникнуть в тайну “Тэндзи” и мне тоже. Как-то Сато-сан сказал мне, что боится проникновения американцев почти так же, как русских. Тогда я не понял, что он имел в виду, но теперь я знаю. Америке будет не по вкусу, если Япония вдруг станет независимой от них. Я с ним согласен.

Николас не мог бы произнести более ошеломляющих слов.

— Но это же невозможно! — взволнованно проговорил Нанги. — Ведь вы — американец! Вы...

— “Итеки”? Признайтесь, именно таким вы увидели меня при первой встрече, Нанги-сан. Варваром, полукровкой.

Нанги опустил взгляд на полированную поверхность стола, но увидел там лишь свое собственное отражение. “Я ненавижу этого человека, — размышлял, он, — и сам не знаю почему. Он пострадал за “кэйрэцу”, сохранил его секрет, чуть не погиб из-за этого. Он к нам, несомненно, лоялен. Он пытался спасти жизнь Сато-сан”. При мысли о погибшем друге будто нож вошел в сердце Нанги, и его вновь затрясло от ненависти к этому человеку. И все же он изо всех сил пытался его понять.

— У меня японская душа, — негромко говорил Николас. — Вам надо почувствовать мое “ва”, чтобы понять это. Для Сато-сан оказалось нетрудным принять меня, подружиться со мной.

— У Сато-сан было немало дурных привычек, — проворчал Нанги и тут же склонил голову до столешницы. Ему стало ужасно стыдно. — Простите меня, Линнер-сан, — произнес он свистящим шепотом, полным боли и отвращения к себе. — Вы заслуживаете благодарности за то, что сделали для защиты моего “кэйрэцу” и сохранения “Тэндзи”. Чем я могу отблагодарить вас?

— Я искренне сожалею, что вы не можете пойти мне навстречу! — Николас с огорченным видом поднялся со своего места. — Обещание было дано вашим другом. Я не стану настаивать на том, что оно связывает вас.