— С двумя автоматами мы прорвемся через любой блокпост.

— Блокпост? Оригинальное выражение. Блокпост. Да, это красивее звучит, чем кордон. А что, можно попробовать. Только что будет с моими людьми?

— Пусть прячутся в лесах, вряд ли их переловят уже завтра.

— Завтра нет, а через неделю… Эх, лучше было бы попробовать договориться с этими монахами! Твой крест ничего не чувствует?

— Сейчас посмотрю… нет, ничего.

— Я тоже ничего не чувствую, видать, далеко убежали. Нет, переговоры не получатся, они слишком напуганы. Да, придется ехать в Москву, другого пути я не вижу. Иван, по-твоему — муж достойный?

— Я знаю его только пять дней. Пока ничего дурного не сделал.

— Я знаю его два года. По-моему, достойный муж.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Так, уточнить. Значит, ватагу оставляем на Ивана и прорываемся в Москву. Выступаем завтра на рассвете. Надо спешить, а то как бы снова снег не повалил…

— Повалит — твои люди уйдут от погони. Следы-то исчезнут.

— Если только митрополит на оборотней не расщедрится. Оборотни и через неделю запах человечий учуют. Под аршином снега. Да не кручинься ты! Чему быть, тому не миновать, положимся на волю божью. Ты, это… может, какое оружие нашим оставишь?

— Оружие, говоришь… два автомата — нам, к подствольникам только три гранаты осталось, пистолеты нам тоже пригодятся, хотя Стечкин…

— Какой еще Стечкин?

— У Усмана был пистолет системы Стечкина, очень хороший, но трудный в обращении — тяжелый и отдача сильная. Нет, он достанется тебе. Вряд ли ты сможешь попасть из него в цель, но хотя бы напугаешь противника. А что еще у нас осталось? Четыре ручные гранаты… одну можно оставить… нет, никакой пользы от нее не будет, только врага раздразнит. К тому же кидать ее нужно умеючи, а то сам себя осколками и посечешь.

— Понятно… Ладно, пусть молятся. Значит, что мне достается? Автомат и Стечкин?

— Да.

— Научишь меня обращаться с этим добром?

— Постараюсь. Только патроны тратить нельзя, их слишком мало.

— Патроны?