30 июля начали наступление на Ржев, пошёл дождь, все мы намокли. Танки не пошли (погодные условия и распутица не позволяли), а приказ „наступать“ был дан. Наша часть пошла вперёд на поле… (на пулемёты). Пробежали метров 100 и по нам шквальный огонь, никаких защитных костюмов не было — в гимнастёрочке.

Мы не роптали, нет. Началось у меня неприятие начальства, командования. Командир сказал, что не может отменить бессмысленные атаки, иначе попадёт под трибунал, а скажет „вперёд!“ — ничего ему не будет, пришлют пополнение. Не стал я любить генералов.

Картина атак: наступаем…крики „а-а-а-а“, и мы отползаем назад и так 9–10 дней подряд (в результате бессмысленно и без военного результата уничтожен батальон).

С этого времени не стал я любить генералов.

Когда танки уже смогли проходить, дали 3 танка в придачу в августе, от батальона осталось 11 человек без командира. Не помню, чтобы был командир. Собрали всех, кто остался в живых, в том числе повара, санитаров. Набрали около 60 человек через 9 дней бессмыслицы, исходившей от высоких командиров.

Один танк был просто переделанный трактор, другой т-28, он застрял и т-34, хороший танк. С криками „Ура!“ побежали вперёд. Немцы удрали.

Такое было счастье победы! 7–8 км прошли, за нами никто не пошёл. На второй день меня опять ранило. Связи не было, сообщить не могли, что прорвали оборону немцев.

Потом переползал через тех ребят, через поле трупов через которых переступал при наступлении.

Долины смерти есть на каждом фронте: эти мёртвые молодые стриженные затылки, почти у всех пуля на виске… мухи червяки… нелады у меня с начальством…

Не люблю генералов…».

Адъютант маршала Жукова А. Бучин вспоминал много лет спустя:

«О Прохоровке знают все, но многие ли знают о сражении на небольшом участке на рубеже речек Вазузы и Гжати 9–10 августа 1942 года? В эти два дня тут гремело, ревело и лязгало встречное танковое сражение, до 1500 танков с обеих сторон. У Прохоровки бились в открытом поле, здесь — в лесу с густым подлеском, вязли в болотах, продирались через кустарник. Под Прохоровкой гибли на виду, а на миру, как известно, и смерть красна, в этом сражении убивали безымянными.

На моих глазах на страшный грохот битвы шли наши танки, колонна за колонной. Бледные, измученные лица ребят моложе меня, 25-летнего. Для многих кармановские леса — последнее, что им удалось повидать в куцей жизни. Они навсегда ушли в них, оставив тошнотворный запах отработанной солярки».

О трудных боях в начале 1942 года под Ржевом писатель Константин Симонов рассказывал:

«После переломившего ход войны декабрьско-январского разгрома немцев под Москвой, вторая половина зимы и начало весны оказались нечеловечески трудными для нашего дальнейшего наступления на Западном и Калининском фронтах.

И многократные неудачные попытки взять Ржев стали в нашей памяти чуть ли не символом всех пережитых тогда драматических событий».

Писатель А. Цветков, участник боёв под Ржевом, в своих фронтовых записках вспоминает:

«Когда танковую бригаду, в которой мы сражались за деревни Полунино и Галахово, после тяжелых потерь перебросили в ближний тыл, в район деревни Дешевка, то выйдя из машины и оглядевшись, наши танкисты пришли в ужас: вся местность была покрыта трупами солдат.